Искра жизни

– Не надо красть самолет. Мы могли бы несколько раз съездить туда в отпуск. И брать с собой деньги и драгоценности. Две, три, четыре поездки. Всякий раз все оставлять там. Я знаю людей, которые именно так и поступили…

Нойбауэр подбежал к двери. Открыл ее и притворил снова. Потом вернулся.

– Ты знаешь, как называется все, о чем ты сейчас говоришь? Измена родине в чистом виде! Если хоть слово из того, что ты сказала, станет известно, тебя расстреляют на месте!

Сельма смотрела на него в упор. Глаза ее сверкнули.

– Ну и? Что ж ты медлишь? Давай, покажи, какой ты герой. Заодно и от опасной жены избавишься. Тебе, наверно, так даже удобней…

Нойбауэр не выдержал ее взгляда. Он отвел глаза и принялся расхаживать по комнате. Кто ее знает, может, прослышала что-нибудь о вдовушке, которая время от времени навещает его в лагере.

– Сельма, – сказал он наконец совсем другим тоном. – Что все это значит? Нам надо держаться вместе! Давай же будем благоразумными. Нам сейчас ничего другого не остается, кроме терпения и выдержки. Ну не могу я удрать. Я присягу давал. Да и куда мне бежать? К русским? Нет, конечно. Прятаться в той части Германии, что еще не занята? Так там меня гестапо в два счета сцапает, а ты сама знаешь, что это значит. На другую сторону, к американцам и англичанам? Тоже нет. Вот и выходит, что лучше уж тут их ждать, а то еще подумают, что у меня совесть нечиста. Я же все давно обдумал, ты уж поверь. Надо терпеть, другого выхода нет.

– Да.

Нойбауэр от неожиданности даже опешил и вскинул глаза.

– Правда? Ты наконец поняла? Я тебя убедил? Я тебе доказал?

– Да.

Он исподтишка следил за женой, не слишком-то веря в столь легкую победу. Но она вдруг почему-то сдалась. Казалось, даже щеки разом обмякли. «Доказал! – думала она. – Тоже мне доказательства! Что они доказали, тому и верят, как будто жизнь состоит из одних доказательств. Ну ничего с ними не сделаешь! Глиняные боги. Верят только себе, слушают только себя». Она долго, пристально смотрела на мужа. Смотрела со странной смесью сострадания, презрения и давно забытой нежности. Нойбауэру под этим взглядом стало не по себе.

– Сельма… – начал он.

Она его перебила:

– Бруно, еще одно, последнее. Я тебя об этом прошу…

– О чем? – спросил он недоверчиво.

– Перепиши дом и участки на Фрею. Сходи к адвокату прямо сейчас. Только это, больше ничего.

– Это еще зачем?

– Да не навсегда. Временно. Если все обойдется, перепишем их на тебя обратно. Уж родной-то дочери ты можешь поверить?

– Да-да, конечно. Но как это будет выглядеть? Адвокат…

– Плевать, как это будет выглядеть! Когда вы брали власть, Фрея была еще ребенком. Ее ни в чем нельзя упрекнуть!

– Что это значит? Или ты считаешь, что меня можно в чем-то упрекнуть?

Сельма промолчала. Только опять посмотрела на мужа своим долгим, странным взглядом.

– Мы – солдаты, – принялся рассуждать Нойбауэр. – Мы действуем по приказу. А приказ есть приказ, это всякий знает. – Он потянулся. – Фюрер приказывает, мы исполняем. Фюрер берет на себя полную ответственность за все, что приказал. Он много раз это повторял. Этих слов каждому патриоту достаточно. Разве нет?

– Хорошо-хорошо, – покорно согласилась Сельма. – Только сходи к адвокату. Перепиши на Фрею все наше имущество.

– Да, пожалуйста. Можно с ним как-нибудь потолковать. – Про себя Нойбауэр решил, что и не подумает этого делать. Жена просто с ума сходит от страха. Он похлопал ее по спине. – Положись во всем на меня. Раньше-то я справлялся.

И он грузно зашагал к выходу. Сельма Нойбауэр подошла к окну. Она смотрела, как муж садится в машину. «Доказательства! Приказы! – думала она. – Как будто это оправдание за все на свете». Хорошо, конечно, покуда оно так. А она сама – разве она не соучастница? Она взглянула на свое обручальное кольцо. Двадцать четыре года носит, уже дважды отдавала в растяжку. Когда ей его подарили, она была совсем другой. И был в то время, кстати, еврей, который тоже хотел на ней жениться. Маленький такой, старательный, с тихим, ласковым голосом, он никогда не кричал. Йозеф Борнфельзер его звали. В двадцать восьмом в Америку уехал. Умница. Вовремя. Потом она только однажды еще о нем слышала, от знакомой, которой он написал, что живется ему хорошо. Машинально она все еще вертела обручальное кольцо на пальце. «Америка, – думала она. – Там никогда не бывает инфляции. Слишком они богатые».