Искра жизни

Они все еще сидели на улице. Вернер, Левинский и Гольдштейн спали в бараке. Через два часа Лебенталь должен их разбудить. Тогда они поменяются местами. Ночь опять сделалась душной. Но на Бергере все равно была теплая гусарская венгерка, пятьсот девятый на этом настоял.

– Кто этот новенький? – спросил Бухер. – Партийный бонза?

– Был когда-то, пока нацисты не пришли. Но не слишком важный. Так, средней руки. Бонза районного значения. Старательный. Коммунист. Фанатик без намека на личную жизнь и чувство юмора. Сейчас один из руководителей лагерного подполья.

– А ты его откуда знаешь?

Пятьсот девятый помолчал.

– До тридцать третьего я был редактором одной газеты. Мы часто с ним спорили. И в статьях я часто нападал на его партию и на нацистов. Мы были против тех и этих.

– А за что выступали вы?

– За то, что звучит ужасно напыщенно и смешно. За человечность, терпимость и право каждого на собственное мнение. Чудно, правда?

– Нет, – возразил Агасфер и закашлялся. – А кроме этого, разве что-нибудь есть?

– Месть! – вскинулся вдруг Майерхоф. – Еще есть месть! Месть за все вот это! Месть за каждого – каждого! – убитого. Месть за все, что они натворили. Око за око и зуб за зуб!

Все в изумлении подняли глаза. Лицо Майерхофа исказила ненависть. Он сжал кулаки и всякий раз, когда произносил слово «месть», пристукивал ими по земле.

– Что это с тобой? – спросил Зульцбахер.

– А с вами что? – бросил в ответ Майерхоф.

– Он свихнулся, – сказал Лебенталь. – Выздоровел и от этого совсем сбрендил. Шесть лет сидел на нарах тише воды, ниже травы, пикнуть боялся, а потом чудом спасся от трубы и вообразил себя Самсоном.

– Я не желаю мстить, – прошептал Розен. – Я хочу только выбраться отсюда.

– Как? А эсэсовцы пусть уходят, и никто с ними не поквитается?

– Мне все равно! Я хочу выйти отсюда! – Розен молитвенно сложил руки и страстно зашептал: – Ничего не хочу, только выбраться отсюда! Выбраться!

Майерхоф яростно на него уставился.

– Да знаешь, кто ты после этого? Ты…

– Успокойся, Майерхоф! – Бергер сел. – Мы не желаем знать, кто мы такие. Все мы здесь уже совсем не те, что были когда-то и какими мечтали стать. А кто мы на самом деле, это еще со временем выяснится. А сейчас – кому это ведомо? Сейчас мы можем только ждать, надеяться, а по мне так и молиться.

Он закутался поплотнее в свою гусарскую тужурку и снова лег.

– Месть, – задумчиво произнес Агасфер немного погодя. – Это сколько же понадобится мести! Одна месть потянет за собой другую, а толку что?

Горизонт вдруг озарился вспышкой.

– Что это было? – спросил Бухер.

Ответом ему было далекое громыхание.

– Это не бомбежка, – заметил Зульцбахер. – Опять гроза. Теплынь-то вон какая.

– Если дождь пойдет, придется этих из Рабочего лагеря разбудить, – сказал Лебенталь. – Пусть тогда они на улице лежат. Они все-таки поздоровее нас будут. – Он повернулся к пятьсот девятому. – И дружок твой, бонза, тоже.

На горизонте полыхнуло.

– Никто из них ничего про этап не слыхал? – спросил Зульцбахер.

– Только слухи. Последний был, что тысячу человек отберут и отправят.

– О Господи! – Лицо Розена мертвенно белело в темноте. – И конечно, они отберут нас. Самых слабых. Чтобы поскорее от нас избавиться.

Он смотрел на пятьсот девятого. Все сейчас думали о последнем этапе, который им довелось увидеть.

– Это же только слухи, – сказал пятьсот девятый. – Теперь таких параш каждый день ходит видимо-невидимо. Давайте не волноваться раньше времени. Вот приказ придет, тогда посмотрим, что Левинский, Вернер и наши люди в канцелярии смогут предпринять. Или мы сами.

Розен содрогнулся.

– Как вспомню, как они этих двоих из-под нар за ноги тащили…

Лебенталь кинул на него взгляд, полный презрения.

– Неужто ничего страшнее в жизни не видел?

– Нет.

– А я однажды был на большой бойне, – сказал Агасфер. – Меня послали проследить за кошерным убоем. В Чикаго. Так вот, животные иногда чувствуют, что их ждет. Наверно, запах крови. И тогда они так носятся, так мечутся – ну вот как эти двое. И забиваются куда угодно. В углы. И их точно так же выволакивают..

– Ты был в Чикаго? – спросил Лебенталь.

– Да.

– В Америке? И вернулся сюда?

– Так это двадцать пять лет назад было.

– И ты вернулся? – Лебенталь смотрел на Агасфера как на ненормального. – Нет, вы когда-нибудь такое слыхали?

– Мне домой захотелось. В Польшу.

– Ну, знаешь… – Лебенталь махнул рукой. Для него это было уже чересчур.