Искра жизни

XX

Утром ненастье развеялось, суля пасмурный молочно-серый день. Молнии больше не сверкали, но где-то вдалеке, за лесами, все еще глухо перекатывался гром.

– Странная гроза, – заметил Бухер. – Обычно, когда она отходит, зарницы еще долго видны, а грома не слышно. А тут наоборот.

– Может, она возвращается? – предположил Розен.

– С какой стати ей возвращаться?

– У нас дома грозы иной раз целыми днями между горами бродят.

– Но здесь-то у нас не котловина. Горы, вон, цепочкой, да и то не бог весть какие, так, холмы.

– У тебя других забот нету? – с ехидцей спросил Лебенталь.

– Лео, – спокойно ответил Бухер. – Ты лучше бы подумал о том, где бы нам раздобыть чего-нибудь пожевать. Хотя бы старую подошву.

В первую минуту Лебенталь даже опешил от такой наглости, потом спросил:

– Еще что-нибудь угодно?

– Нет.

– Вот и прекрасно. В таком случае думай, прежде чем говорить. И впредь добывай себе жратву сам, молокосос! Это ж надо, до чего обнаглел! – Лебенталь хотел было презрительно сплюнуть, но во рту у него пересохло, поэтому вместо плевка вылетела челюсть. В последнюю секунду он успел подхватить ее в воздухе и водворить на место. – Вот она, благодарность за то, что ради них каждый день своей шкурой рискуешь, – бормотал он сердито. – Упреки и приказы! Не хватает еще, чтобы Карел пришел и начал распоряжаться!

К ним уже подходил пятьсот девятый.

– Что тут у вас?

– Его вон спроси. – Лебенталь указал на Бухера. – Приказывать вздумал. Я не удивлюсь, если он захочет быть у нас старостой.

Пятьсот девятый взглянул на Бухера. «А он изменился, – подумалось ему. – Это не сразу бросается в глаза, но он изменился».

– Ну так что случилось-то? – спросил он снова.

– Ничего. Просто поговорили о погоде.

– Вам-то что до того, какая погода?

– Да ничего. Просто странно, что все еще гром гремит. Причем молний нет, и туч особых тоже. Только эта вот серая муть. Но это же никак не грозовые облака.

– Тоже мне проблемы! Гремит, но не сверкает! Чтоб мне сдохнуть! – крякнул Лебенталь со своего места. – Одно слово – псих!

Пятьсот девятый посмотрел на небо. Оно было серое, но без туч. Потом прислушался.

– Гремит-то и в самой де… – Он осекся. Даже осанка вдруг изменилась. Он весь обратился в слух.

– Во, еще один! – сказал Лебенталь. – Похоже, сегодня косяком идут.

– Тихо ты! – цыкнул на него пятьсот девятый.

– Ну, знаешь, если и ты…

– Да тихо ж, черт возьми! Помолчи, Лео!

Лебенталь замолк. Он вдруг почувствовал, что дело тут, наверно, не в погоде. Он пристально смотрел на пятьсот девятого, который вслушивался в отдаленное громыхание. Теперь все замолкли и прислушались.

– Знаете что, – произнес наконец пятьсот девятый медленно и так тихо, словно боялся кого-то вспугнуть. – Это не гроза. Это…

Он снова прислушался.

– Ну же? – Бухер стоял напротив него. Оба прислушивались, не сводя друг с друга глаз.

Громыхание вдруг усилилось, потом стихло.

– Это не гром, – сказал пятьсот девятый. – Это, – он еще секунду подождал, потом огляделся по сторонам и произнес, по-прежнему очень тихо: – Это артиллерия.

– Что?

– Артиллерия. Это не гром.

Все молча смотрели друг на друга.

– Что это с вами? – спросил появившийся в дверях Гольдштейн. Ему не ответили. – Вы что, примерзли?

Бухер повернул к нему голову.

– Пятьсот девятый говорит, что уже слышно канонаду. Значит, фронт совсем недалеко.

– Что? – Гольдштейн подошел ближе. – Правда, что ли? Или выдумываете?

– Ну кто тебе станет здесь про такое выдумывать?

– Ну, я хотел сказать: вы не ошиблись? – спросил Гольдштейн.

– Нет, – ответил пятьсот девятый.

– А ты в этом разбираешься?

– Да.

– Боже мой! – Лицо Розена передернулось, и он вдруг всхлипнул.

Пятьсот девятый все еще вслушивался.

– Если ветер переменится, будет еще слышней.

– Как ты думаешь, сколько им еще до нас? – спросил Бухер.

– Точно не знаю. Километров пятьдесят. Ну, шестьдесят. Вряд ли больше.

– Пятьдесят километров. Это немного.

– Да, немного.

– У них ведь наверняка танки есть. На танках быстро. Если прорвутся, как ты думаешь, сколько им дней нужно? Может, вообще одни сутки. – Бухер запнулся.

– Одни сутки? – переспросил Лебенталь. – Что ты такое говоришь? Одни сутки?

– Если прорвутся. Еще вчера мы ничего не слышали. А сегодня слышим. Завтра они, наверно, еще приблизятся. А послезавтра или, может, послепослезавтра…

– Перестань! Перестань сейчас же! – вдруг завопил Лебенталь. – Не своди людей с ума!

– Но это возможно, Лео, – сказал пятьсот девятый.

– Нет! – Ладони Лебенталя взметнулись к глазам.

– Как ты думаешь, пятьсот девятый, – Бухер был бледнее смерти, но глаза его горели, – послезавтра? Или сколько еще дней?

– Дней! – вскричал Лебенталь, уронив руки. – Как это так – дней? – пробормотал он. – То были годы, вечность, а теперь вдруг вы говорите о днях! Днях! Не смейте врать! – Он подошел ближе. – Не врите! – прошептал он. – Прошу вас, не врите!

– Да кто же про такое врать будет.

Пятьсот девятый обернулся. Прямо позади него стоял Гольдштейн. Он улыбался.

– Я тоже слышу, – сказал он.