Искра жизни

Многое теперь стало по-другому. Надежда на освобождение сама по себе казалась столь невероятной, что еще дальше, за эту надежду, никто и не заглядывал. А теперь освобождение вдруг пришло, но за ним открывались не райские кущи с чудесами, счастливыми встречами и волшебством обретения былой любви и прежних, безбедных лет; нет, за ним тянулся мусорный шлейф одиночества, горьких воспоминаний, неприкаянности, а впереди раскинулась пустыня, на краю которой, возможно, брезжила полоска надежды. Они уходили вниз, под гору, унося с собою названия немногих мест, других концлагерей, имена нескольких людей и некое смутное «быть может» – это все, на что они надеялись. Надеялись найти хотя бы одного, хорошо, если двух; найти всех – о таком не осмеливались даже мечтать.

– Лучше уйти как можно скорей, – рассуждал Зульцбахер. – Все равно ничего ведь не изменится, а чем дольше остаешься, тем труднее будет уйти. Не успеем оглянуться, как окажемся в новом лагере – для бедолаг, которым некуда податься.

– А не боишься, что сил не хватит?

– Так я прибавил пять кило.

– Этого мало.

– А я не буду перенапрягаться.

– И куда же ты собрался? – спросил Лебенталь.

– В Дюссельдорф. Буду жену искать.

– А как ты доберешься-то до Дюссельдорфа? Поезда туда ходят?

Зульцбахер пожал плечами.

– Не знаю. Но тут еще двое есть, им в те же края. В Золинген и в Дуйсбург. Будем вместе держаться.

– Ты давно их знаешь?

– Да нет. Но все-таки не один, так куда лучше.

– Что верно, то верно.

– Вот и я так думаю.

Он пожал руки остающимся.

– Еда у тебя есть? – спросил Лебенталь.

– На двое суток. А потом можно обращаться к американским властям. Ничего, не пропадем.

И вместе с двумя лагерниками, которым надо было в Золинген и Дуйсбург, он ушел вниз по дороге. Один раз обернулся, помахал, но больше не оглядывался.