Искра жизни

Шеренги, прежде черневшие даже в ночи, теперь замерцали грязноватой, синюшной белизной. Арестанты стояли нагишом. Каждый по отдельности был человеком. Но они об этом почти забыли.

* * *

Весь этап прогнали через огромный чан с сильным дезинфицирующим раствором. В раздевалке каждому шваркнули несколько носильных вещей. Теперь все снова выстроились на плацу-линейке.

Поспешно оделись. Были они – если только можно применить это слово к данным обстоятельствам, – да, счастливы. Их не затолкали в газовые камеры. Одежда, которую они получили, большинству не подходила. Зульцбахеру в качестве исподнего швырнули шерстяное женское трико, Розену – ризу священника. Это все были вещи с убитых. На ризе еще была рваная дырка от пули, вокруг которой расползлось бурое пятно крови. Пятно замыли наспех, проформы ради. Часть новоприбывших получила в качестве обувки деревянные башмаки с острым кантом из расформированного концлагеря в Голландии. Это были не ботинки, а орудия пытки – особенно с непривычки и особенно для сбитых и стертых в кровь арестантских ступней, притопавших с этапа.

Теперь должен был начаться развод по баракам. Но в эту секунду в городе завыли сирены воздушной тревоги. Все взоры устремились на лагерное начальство.

– Продолжать, – проорал Вебер сквозь вопли сирен.

Эсэсовцы и простые надзиратели носились между рядами как угорелые. Шеренги арестантов стояли тихо и неподвижно; лишь лица, чуть приподнятые к небу, отсвечивали в лунном сиянии мертвецкой белизной.

– Головы вниз! – скомандовал Вебер.

Эсэсовцы и надзиратели помчались вдоль строя, повторяя команду. Но сами то и дело нервно поглядывали на небо. Голоса их терялись в гуле. Они пустили в ход дубинки.

Сам Вебер, засунув руки в карманы, прохаживался по краю плаца. Других приказаний не отдавал. Таким его и застал примчавшийся Нойбауэр.

– В чем дело, Вебер? Почему люди еще не в бараках?

– Развод не закончен, – флегматично отозвался тот.

– Черт с ним! Здесь им нельзя оставаться. На открытой местности их могут принять за войсковые части!

Сирены завыли еще отчаяннее.

– Поздно, – сказал Вебер. – В движении они еще заметнее. – Он стоял как ни в чем не бывало и смотрел на Нойбауэра. От Нойбауэра этот взгляд не укрылся. Он понял: Вебер ждет, что он, Нойбауэр, на глазах у всех побежит в укрытие. Злясь на него и себя, Нойбауэр остался на месте.

– Какой идиотизм посылать нам еще и этих! – вырвалось у него в сердцах. – Тут своих не успеваешь проредить, а они вешают на тебя целый этап! Бред! Почему сразу не послать эту ораву в лагерь уничтожения?

– Видимо, потому, что лагеря уничтожения слишком далеко на востоке.

Нойбауэр поднял на него глаза.

– Что вы имеете в виду?

– Слишком далеко на востоке. Нельзя перегружать шоссе и железные дороги, они сейчас нужны для других целей.

Нойбауэр вдруг почувствовал, как холодные щупальца страха снова сжимают желудок.

– Ясное дело, – подтвердил он, стараясь успокоиться. – Новые части бросаем. Мы им еще покажем.

Вебер ничего на это не ответил. Нойбауэр недовольно на него покосился.

– Прикажите, чтобы люди легли, – распорядился он. – Тогда они меньше похожи на воинскую часть.

– Слушаюсь! – Вебер нехотя сделал несколько шагов вперед. – Лечь! – скомандовал он.

– Лечь! – понеслась команда вдоль строя.

Заключенные рядами повалились на землю. Вебер вернулся назад. Нойбауэр хотел было уже отправиться к себе домой, но что-то в поведении Вебера ему не нравилось. Он остановился. «Вот тварь неблагодарная! – подумал он. – Ему только что выхлопотали крест «За боевые заслуги», а он уже опять нагличает! Что за люди! Да и что ему терять? Пару побрякушек со своей цыплячьей груди героя – больше ничего, у-у, наемник!»

Налета не последовало. Некоторое время спустя сирены дали отбой. Нойбауэр повернулся к Веберу.

– Как можно меньше света! И не тяните вы с распределением людей по баракам. В такой темноте все равно ни черта не видно. Остальное завтра старосты с канцелярией сами уладят.

– Слушаюсь!

Нойбауэр не уходил. Он решил посмотреть, как уведут этап. Люди поднимались с трудом. Иные до того устали, что где легли, там и заснули, и теперь товарищи их расталкивали. Другие остались лежать – эти уже идти не могли.

– Мертвых в крематорий. Тех, кто без сознания, тащить с собой.

– Слушаюсь!

Наконец колонна построилась и медленно двинулась вниз к баракам.

– Бруно! Бруно!

Нойбауэр чуть не подпрыгнул. От главных ворот прямо через плац к нему шла жена. Конечно, она была на грани истерики.

– Бруно! Что случилось? Почему тебя нет? Ты не…

Встретив взгляд мужа, она запнулась. Следом за ней шла и дочь.

– Что вам здесь надо? – еле сдерживая кипящую ярость, поскольку Вебер был рядом, тихо спросил Нойбауэр. – Как вы вообще сюда попали?

– Часовой. Он же нас знает. А ты все не возвращался, я подумала, уж не случилось ли чего. А эти люди…

Сельма огляделась, словно только что очнулась от тяжелого сна.

– Разве я вам не говорил, чтобы вы оставались только в моей служебной квартире? – спросил Нойбауэр все еще тихим голосом. – Разве я вам не запретил сюда заходить?