Искупление

— Кофе в буфете видел, а чай не знаю, есть ли там? — пожал плечами Анатолий и тут же добавил: — За кружку этого кофе можно купить корову!

— Что делать, сами захотели такой жизни, — вздохнув, сказал Пчелинцев. — И корову теперь в деревне не увидишь; скоро её только в зоопарке можно будет показать ребёнку.

— Деревни возродятся, — уверенно заявил Анатолий, ему хотелось стукнуть кулаком по трибуне, как это делали герои советских фильмов периода создания колхозов. — Без этого не обойтись России! Деревня должна жить! Только надо разжать тиски, сдавливающие ей горло! Дать вдохнуть кислорода, и она прекрасно заживёт!

— Это надо говорить не в больнице, а с высокой трибуны перед миллионными собраниями. И эти миллионы должны понять необходимость возрождения сёл и деревень, при том достучаться до сознания тех, кто у руля государства, кто, собственно, и загубил эти деревни! — с возбуждением высказался Алексей Алексеевич.

— Тогда же отойдут от дел тысячи бизнесменов, торгующих заграничным барахлом у нас! — сказал Анатолий то, о чём ни один раз они говорили у себя в Духовщине, что стало притчей во языцех. — На это они не пойдут! Миллионы терять им не с руки. Костьми лягут, но не сдадут! Придумают очередной свиной, куриный, гусиный грипп, уничтожат всё поголовье и будут завозить из Аргентины, Австралии, Китая мясо, из Турции, Испании и Италии — фрукты и овощи, а своих под нож! Вот такая наша политика насчёт деревни и фермерства, и никуда от этого не деться.

— Этому тоже есть предел, — вступил в разговор и другой больной у окна с подвешенной ногой. — Народ понимает эту, как вы говорите, политику, только высказать не пришло время.

— Время давно пришло, да поднять знамя некому!

— Напуганы голодом, холодом, кровью.

— Можно и без всего этого обойтись, — приподнялся на локте Пчелинцев. — Я по образованию историк, уверен, что большой крови теперь не будет. Пугают народ былой Гражданской войной, когда сын шёл против отца, брат против брата, такого сейчас не будет и не должно быть.

— Разве олигархи так просто откажутся от шикарной жизни и всё отдадут так называемому пролетариату? — помотал головой сосед Анатолия. — Они зубами вонзятся в глотку этому пролетариату.

— А теперь послушайте меня внимательно, — не повышая голоса, заговорил Пчелинцев. — Что было до Октябрьской революции?

— Говорят, что хорошо жили все, и рабочие и крестьяне, — перебил Пчелинцева сосед Анатолия.

— Я не об этом. Хотя и здесь есть что сказать. Хорошо жили… Да, жили хорошо, но кто? Дворяне, купцы, помещики… Рабочие — более-менее на больших заводах и фабриках. Но они были беззащитны. Их в любой момент могли выставить за ворота, не рассчитав как надо. Крестьяне зависели больше всех и от всего: от засухи и мороза, от помещика, от лошадки, которая не у каждого была, а если и была, то могла сдохнуть, от рабочих рук в хозяйстве, от здоровья мужика, от войн. Часто случалось так, что пухли от голода и умирали старики, дети, да и молодых смерть находила. В тридцать лет мужик и баба выглядели стариками. Это о «хорошей» жизни. Теперь о нашем времени. Кто против кого выступает? У кого сила?

— Знамо у кого, — опять перебил сосед по кровати Анатолия. — У кого миллионы.

— Допустим. Деньги — неоспоримая необходимость в борьбе классов, но не главная. Армия. При царе она была оплотом класса имущих, хотя и состояла сплошь из серой массы, из рабочих и крестьян, но верхушка её, генералы и офицеры, из класса имущих, кому было что защищать. Теперь армия другая, надеюсь, всё ещё народная, и она не поднимет ствол на тех, из кого сами вышли. Это первое. Второе. Наученные горьким опытом прежней революции и Гражданской войны, олигархи все свои сбережения, «нажитые нечеловеческим трудом», перебросили туда, где им комфортно будет их тратить — в Америку, Англию, Израиль, Испанию… Живут они в России временно, пока можно ещё её грабить безнаказанно. И как только опомнится народ и поймёт, что его судьба, будущее в его же мозолистых руках, то олигархи без промедления, без борьбы и суматохи, смоются на свои постоянные квартиры.

— С нашими миллиардами?

— Пока — да.

— А потом как?

— Что-то удастся вернуть, но большая часть будет безвозвратной.

— Гаагский суд…

Беда в том, что страны, куда смоются наши нувориши, далеки от справедливости. Они не вернут нам то, что украдено уже их гражданами, они могут это изъять, но в свою пользу.

— А мы опять начнём с нуля?

— С нуля. Обновлённый социализм наверстает с лихвой потери и во время развала, и во время тридцатилетнего грабежа, и возродится наша Россия, как птица Феникс из огня!

— Опять за счёт серых масс? А станем богатыми, придут грабить новые реформаторы, а те, что с мозолистыми руками, останутся ещё и с длинным носом! Светлое будущее опять спрячется за горизонт.