Искупление

Возвращались, сидя спинами друг к другу. Молчали, поглядывая по сторонам, на небо. Небо было по-весеннему ясно-голубое, без единого облачка; солнце не грело, а припекало. Нудно зудели мухи. В горячем небе радостно полоскали серебряные крылышки жаворонки; устав висеть, они маленькими камушками валились в траву.

«Обоснуюсь и разведаю округу, — рассуждал пасечник. — Может, где липовая роща есть, тогда к июлю туда перееду. Хорошо бы найти поле с богатыми медоносными цветами. Поговорить бы с местными пчеловодами, узнать у них особенности пчеловодства в Сибири».

«Распахать бы это поле да засеять дефицитной гречкой, — планировал Сергей-хозяин. — Поле ровное, чистое, земля — чернозём, на ней что хош вырастет: и гречка, и овёс, и пшеница, и ячмень, и подсолнухи. Что лучше? Что нужнее, то и лучше. Гречка, пшеница, рожь — понятно, нужны. Овёс нужен? Нужен Буланке. Мешок на месяц. Ячмень? Пивоварне нужен. Она есть поблизости? Надо разузнать. Подсолнухи? А как же! Бабы на лавочках у ворот что будут лузгать? То-то же! Получается, что надо покупать и осваивать эту землю! Надо поспешить!»

«Как дать знать Нине, что я без неё и Игорька как… Как кто? Как птица без крыльев. Как пепел на ветру! Жизнь без них для меня невозможна! Интересно, развелась ли она с этим баламутом? Никто не говорит, и спросить неудобно. А если признаться, то как это сделать лучше? Явиться во фраке и цилиндре, с букетом алых роз, может, лучше жёлтых? Почему вдруг все стали дарить дамам жёлтые розы, они же не так красивы, как розовые, алые, красные, даже белые? И, конечно же, с бриллиантами. Может, выбрать момент и прямо предложить быть моей женой? А если откажет? Не должна! Она хорошо разговаривает со мной, вежливо, и с лаской в глазах. Да и Игорёк как сын родной. Разрыв будет для него ударом. Нет! Она должна согласиться даже ради сына! Может, подождать ещё малость, пусть привыкнет ко мне такому, какой я есть, а то, наверное, я всё ещё в её памяти урод с кривыми ногами и горбатым позвоночником. Квазимодо! Если откажет, как мне быть? Здесь тогда я не смогу оставаться. Куда тогда? К брату? В эту грязь и мрак! Спиваться вместе с ними? Исключено! А всё же? Всё же надо постараться, чтобы не отказала. Стать банкиром, богатеньким бизнесменом, знаменитым артистом? Исключено! Остаётся одно — быть человеком! А там видно будет! Бог поможет мне в моих добрых делах! Много он мне помогал? — Анатолий стал припоминать всё, что не обошлось без помощи Всевышнего. — Ноги? Да, он помог мне их сделать нормальными, но, наверное, и не без его влияния они стали кривыми? Прежняя жена? Чтобы показать мне, убедить в том, что есть отвратительные особи, сторониться которых надо, оббегать за версту и искать ангелоподобную? Чистую, красивую! Вот такую я и нашёл!»

Игорёк сидел в центре круга на мягкой кожаной подушке и тоже думал. «Как хорошо, когда на небе тёплое солнышко, когда есть мама и дядя Толя, когда ты бегаешь на улице столько, сколько тебе хочется. Ещё лучше, когда приезжают Гриша с Вероникой и с ними можно поиграть в прятки, погонять бурундучков в осиннике. Всё хорошо! Всегда бы было так!»

В шалаше было не то, что свежо, а прохладно. Очень прохладно. Овчинная доха деда Матвея, выделенная им пасечнику на время жизни в шалаше, спасала от холода, но стоило только высунуться ноге или руке, как сразу же становилось неуютно всему телу. Свежей травы не было, её заменило сено с заброшенного сеновала деда Матвея.

— Кода корова у меня была с телушкой, — кивнул дед на воз с сеном, — тода я накосил его. Поди, сопрело? Потрусить, подсушить на солнце — на постилку сгодится. — И тут же предупредил Пчелинцева насчёт дохи: — Слышь, доху-то одну не кидай в своём балагане — сопрут только так! Она, правда, не нова, от отца досталась, но ещё хороша. Ране-то умели люди кожи выделывать, и шили не гнилыми нитками, а жилами. Я в ей, бывало, в такой морозище ездил за сеном и соломой — и хоть бы хны! Счас таких морозов и не быват давно, да и мне не ехать уже куда, но всё равно побереги её. Отцова.

Спалось тревожно. В лесу что-то то трещало, то кто-то утробно кричал, наводя страх на непривычного к лесным звукам степняка, то под боком что-то шераборилось…