Искупление

— Столько сгорело понапрасну лет, — подсказал Пётр. Второй тост по старшинству произнёс Алексей Алексеевич.

— Посмотрите, друзья, повнимательней на нашего юбиляра, — обвёл он взлядом всех сидящих. — Он вам никого не напоминает?

Долго все молчали, потом тихий, сомневающийся голос Петра:

— Ален Делон в молодости? Нет? А, тогда Кешу Смоктуновского! Конечно же, нет! Это Витас, вот кто!

— Был такой композитор, — не глянув даже в сторону Петра, продолжил Алексей Алексеевич.

— Точно! — перебил его Пётр. — Пётр Ильич Чайковский!

— Стравинский Игорь Фёдорович! Такой же одухотворённый образ. Такой же высокий чистый лоб. Подтянутость, обозначающая превосходство пищи духа над пищей живота, — сказав это, Алексей Алексеевич многозначительно посмотрел на Петра.

— Ково он говорит? — наклонился дед Матвей к Петру, прося у него разъяснений.

— Говорит, чем меньше ешь, тем умнее будешь, — тут же перевёл слова оратора Пётр.

— Это как? — не понимал дед Матвей. — Мужики наши завсегда хорошо ели и дураками не были.

— А если бы меньше ели, то за палочки трудодней не работали бы.

— Обратно не понял, — в растерянности смотрел дед Матвей на спасителя своего в образе Петра. — Голодным-то много не наработашь.

— Вот в этом и весь секрет: хочешь заставить работать — накорми сначала работника!

— Тако ране и было! — обрадовавшись озарению, согласился дед Матвей.

Когда уже пили чай с тортом, к воротам подкатила машина, постучали в калитку. Встречать вышел Сергей. Стояли глава администрации района Чуланов и военком, майор Вялый. В руках Вялого полиэтиленовый пакет.

— Вокин Матвей Захарович у вас? — спросил Вялый, поздоровавшись.

— У нас, где ещё ему быть, — ответил Сергей и предложил пройти в дом.

Глядя на деда Матвея в светлом костюме и с бабочкой на шее, не могли поверить в увиденное. Они даже попытались найти кого-то другого среди присутствующих, более подходящего на роль столетнего крестьянина, но таковых не было. Помог Сергей.

— Вот наш герой дня, — показал он на деда Матвея.

— Столетия, — поправил Пётр.

— Это… Матвей Захарович… — начал глава администрации, не понимая, как ему обращаться к человеку в бабочке. Он знал, что юбиляр обыкновенный колхозник, тут же не понятно кто. Может, ошиблись его подчинённые, и юбиляр не колхозник, а учитель или врач, на худой конец — какой-нибудь библиотекарь? — мы от всего района поздравляем вас с таким прекрасным юбилеем! Лет за сто расти вам без старости! — Чуланов протянул руку и взял пакет у военкома. — Вот тут вам подарки. А медаль вручит военком…

— Дык… — прижмурился дед Матвей, принимая пакет, — медали мне все, катца, за войну отдали?

— Это в счёт будущей, — резюмировал Пётр. — Кто с медалями, тот будет в первых рядах защитников новой родины.

Чуланов и Вялый посмотрели на Петра, потом друг на друга.

— Садитесь, пожалуйста, за стол, — пригласила знатных гостей Томка, раскладывая на столе чистые приборы.

33

На открытие выставки художников прибыла вся знать от администрации области, частично были приглашены известные люди культуры и искусства. Художники с замирающими сердцами стояли у своих картин. Юля в сером строгом костюме, с гладко причёсанными волосами ждала, когда толпа знати подойдёт к её портретам.

«Провальное дело, — посматривая в который раз на свои полотна на стене, говорила она себе. — Не надо было вообще связываться с этой выставкой. Маститые художники представляют свои работы, над которыми трудились, может быть, годы, а я выскочила скороспелкой! У тех, кто с портретами, на холстах личности! Известные миру люди! Настоящие герои! Артисты, музыканты, лётчики, даже космонавт есть! А у меня кто? Сероштанная команда! С соломой в бороде, в резиновых сапогах. Послушалась Тамару Елизаровну, сдуру губы раскатала. Убежать бы, да поздно уже».

— Работы молодого художника из Магочана Юлии Андреевны Пустовойтовой, — услышала она и вздрогнула. — Два пейзажа и пять портретов. Пейзажи сделаны в стиле импрессионизма, главное в них — прозрачность и лёгкость. Мы видим невидимый воздух, мы ощущаем его свежесть! — говорила куратор выставки, представляя картины, даже не глянув в сторону Юли. — А вот портреты написаны в нашем, русском, стиле. Так писали Репин, Серов, Брюллов, Врубель. Заметна осторожная попытка писать широкими мазками, и это не удивительно — художнику всего двадцать два года! Надеюсь, у него выработается свой стиль, будет своя школа.

Толпа рассеялась вдоль картин, кто-то рассматривал их вблизи, вглядываясь близоруко, кто-то оценивал издали.

Юля почувствовала спиной чей-то цепкий взгляд. Резко обернулась и встретилась с взглядом пожилого мужчины. Не поменяв выражения лица, не смутившись, он с неистребимым упрямством в карих глазах продолжал смотреть на неё.

— Кто этот старик? — спросила она у соседа по картинам, показав на упрямого господина, когда толпа проследовала к следующему художнику.