— Вот истинно бабский ум, — ехидно заметил Жерар. — Все вертится только вокруг ее особы. Ради тебя вот прямо вся банда разбежалась. Да мы это решили еще раньше, чем твой полоумный поэт появился. Нам бы все равно покоя не было. Боюсь, что у Бородавочника есть влиятельные знакомства в высшем свете. Из тех, кто мало обременен нравственными законами. И пользуется услугами сомнительного толка, предоставляемыми этой мразью. Все мы перешли ему дорогу. И расплачиваемся за это. Но не смей мне заживо в гроб ложиться. Вернется твой ненаглядный, черт бы его побрал. Не такой человек Жженый, чтобы дать ему умереть просто так. Иначе покоя не будет обоим ни на том, ни на этом свете. Дождись только. Голодом себя не мори.
— А зря ты, Жерар, мне ее в подручные не отдаешь, — вмешался в разговор Бернард. — Такие ловкие пальцы. Просто удовольствие смотреть. Чем она жить по-твоему станет?
— Не нужно ее в наше ремесло впутывать, — нахмурился «Красавчик». — Слишком много в нем ужасных случайностей. А ты выучил ее ножом владеть — и хватит. Пригодится. А чем жить будет — не твоя печаль. Я позабочусь об этом. Хватит болтать. Нам еще много пройти сегодня нужно.
***
— Мадам, там какие-то бродяги. — Николя, работник на ферме Ленуар, неторопливо вошел в кухню. — Я предложил позвать хозяина. Но они хотят поговорить с вами.
— Странные бродяги, — мадам Ленуар вытерла руки о передник. — Ну, хорошо, идем, узнаю, что им надо.
— Там девушка и маленький мальчик, — добавил Николя.
— Добрый день, — хозяйка фермы подошла к воротам, где ее поджидала группа из четырех человек. — Вы, очевидно, голодны. Проводи их на кухню, Николя.
— Здравствуй, Мадлен.
— Вы… разве мы знакомы? — мадам Ленуар вгляделась в изуродованное лицо человека, назвавшего ее по имени. — Ваш голос… мне кажется …
— Труппа Жака Безродного, — слегка улыбнулся «Красавчик». — Десять лет назад.
— Жерар? — полувопросительно произнесла Мадлен. Затем осторожно, дрожащими пальцами коснулась страшного шрама на его лице. — Да. Это он. Десять лет… десять лет… — повторяла она со слезами на глазах.
За окнами уже была глухая ночь. Все обитатели фермы и гости давно спали. И только Мадлен и Жерар все говорили и говорили. Им было, что вспомнить.
— Я очень испугалась, когда в нашу повозку ворвались солдаты, — вспоминала Мадлен. — Они искали тебя и перевернули все. Я так боялась, что ты не успел уйти. И они найдут тебя.
— К тому времени я был уже далеко, — успокоил ее Жерар. — И вообще, я везучий. Из стольких передряг выворачивался.
— Да я уж вижу, — вздохнула Мадлен. — По шраму твоему вижу. Расскажешь?
— Не сейчас. Когда-нибудь потом.
— Мне кажется, у нас с тобой не может быть «потом», — тихо сказала женщина. — Я ведь любила тебя.
— Я знаю, — Жерар осторожно погладил руку Мадлен, загрубевшую от тяжелой работы.
— Любила твою дерзость, какую-то бесшабашность, отчаянность. Ты никогда не искал легких путей. Я часто думала, где ты? Что с тобой стало после того, как ты вынужден был бежать из-за того злосчастного памфлета. Вот и довелось свидеться. Хотя бы жив, — невесело усмехнулась женщина.
— А ты? — осторожно спросил Жерар. — Ты ведь была одной из подающих большие надежды в нашей труппе.
— Я получила известие, что отец очень болен. И ухаживать за ним некому. Мама умерла. Двоих моих братьев тоже забрала холера. Я приехала на ферму. И осталась. Отец простил мое бегство «в актрисы». И оставил мне ферму. Но женщине одной трудно с таким хозяйством. И тогда отец настоял, чтобы я вышла замуж за немолодого соседа-вдовца. Франсуа оказался хорошим человеком и никогда не попрекал моим прошлым актрисы. А я стала матерью для его троих детей. Правда, в церкви мне пришлось принести покаяние, прежде чем заключить этот брак. Да и соседи долго еще обходили меня стороной, ожидая, очевидно, что я стану устраивать тут пьянки и гулянки. Но я просто работала. И постепенно все вошло в колею. Хотя особой дружбы мы ни с кем не заводим и по сей день. Вот так.
Жерар молча слушал эту жизненную повесть. Он слишком хорошо понимал, сколько унижений пришлось вынести этой маленькой женщине, и мысленно преклонялся перед ее мужеством. А когда-то она была королевой подмостков.
— Девочку твою мы, конечно, смогли бы приютить, — после долгого молчания, наполненного печальными воспоминаниями, продолжила Мадлен. — Я думаю, Франсуа не станет возражать. На ферме работы всегда полно. Да только она такая худенькая.
— Она сильная, — уверенно сказал Жерар. — Ты только в душу ей не лезь. Не ломай. Рана слишком глубока. А работу она любую потянет.
— Я понимаю, — кивнула Мадлен. — А ты сам? Не хочешь остаться?
— Нет, — покачал головой Жерар. — Я не хочу нарушать размеренность твоей жизни. Не хочу стать непрошенным гостем в чужой семье. Ты и так достаточно настрадалась в жизни. А за мной тянется слишком мрачная тень.
— Ты всегда был таким, — Мадлен нежно провела рукой по его темным волосам с уже проступающей сединой. — Со своими правилами. Таким и остался.