Искупление Гренгуара (СИ)

Пьера и Тео сковали одной цепью и быстро потащили по ночным улицам Парижа. После приступа возбуждения, поэтом овладела спасительная апатия ко всему. Мари в безопасности. Он выполнил свое обещание, данное ей. И в какой-то мере искупил свою вину перед Эсмеральдой. Совершил благородный поступок. И за него следовала неминуемая расплата. Да, в этом вывихнутом мире за добрые поступки платят страшную цену: смерть либо тяжелая болезнь. А за подлость, развязанные войны, насилие следует щедрое вознаграждение в виде долгой и счастливой жизни. Таковы реалии. Пьер мысленно прощался с возлюбленной, с Парижем, с самой жизнью. На него пахнуло сыростью и повеяло запахом стоячей воды. Они уже добрались до пристани.

— Выхода нет только из гроба, поэт, — буркнул на ухо Пьеру Тео и толкнул в плечо. — Посмотри на камень справа.

Гренгуар повернул голову, и сердце его остановилось, а глаза наполнились непролитыми слезами. В свете факелов он увидел воткнутую в щель между камнями дощечку, на которой чем-то вроде известки было выведено: «J’attendrai». Последние слова, что сказала ему Мари. И теперь каким-то чудом она нашла способ напомнить ему о том, что жива и будет ждать. Что все его страдания не напрасны. Может рановато он похоронил себя? Может, жизнь еще не кончена? «Dum spiro, spero» — вспомнилась ему ненавистная латынь. Пьер криво усмехнулся и ступил на качающуюся палубу шхуны.

========== Воскресшее прошлое. ==========

Комментарий к Воскресшее прошлое.

В этой главе нет Гренгуара. Уж извините. Он появится в следующей части.

Спустя неделю после описанных событий по дороге, ведущей из Парижа в Тур, двигалась группа бродяг, состоящая из двух мужчин, ребенка и девушки, закутанной от пронизывающего ветра в мужской плащ. Мари (а это была она), не расставалась с плащом Пьера с тех пор, как разлучилась с возлюбленным. Это была единственная память о нем. К тому же очень полезная в той кочевой жизни, которую ей приходилось теперь вести. Однако девушка не роптала. Можно сказать, она никак не выражала своего отношения к происходящему. Мари будто заледенела в своем горе. Молча брела по грязным дорогам, нечувствительная к холоду, голоду, усталости. Жерар с тревогой вглядывался в ее замкнутое, бескровное лицо, на котором остались лишь огромные глаза. Днем Мари без устали шагала по дорогам, никогда не интересуясь, куда же собственно ее ведут. Ночью же чаще всего грезила, обняв руками колени и завернувшись в столь драгоценный плащ. Мари нравилось думать, что это руки Пьера обнимают и согревают ее. В такие минуты приходила какая-то странная уверенность, что когда-нибудь он непременно вернется к ней, обнимет крепко-крепко и больше никогда не уйдет. Но, увы, это были всего лишь мечты, безжалостно растворявшиеся в лучах рассвета нового дня, такого же тоскливого и безрадостного, как и все предыдущие.

Единственным существом, способным вывести Мари из ледяного оцепенения, был малыш Биби. После того, как мальчик так ловко и бесстрашно доставил на пристань табличку с обещанием ждать, он стал для девушки просто героем, маленьким братом. И она старалась оберегать его в тяготах трудной дороги. Укутывала плащом от дождя и ветра, укладывала спать поудобнее, иногда рассказывала интересные истории о дальних странах, или сказки о цветах и эльфах. И конечно изо всех сил старалась его подкормить. Делила свой скудный кусок таким образом, чтобы мальчику доставалась большая часть. То, что доставалось самой Мари, было уже едва различимо человеческому глазу. Весь этот дележ, разумеется, происходил втайне от Жерара. Однако он вскоре заметил подобное распределение трапезы и отвесил Биби подзатыльник.

— Еще раз увижу такое, надеру уши так, что надолго запомнишь, — грозился бывший предводитель «Адовой кухни». — Ты меня понял? А ты тоже не смотри на меня умоляюще своими глазищами, — повернулся он к Мари. — Разбалуешь мне мальчишку.

— Но Жерар, — пыталась возразить девушка, заступаясь за своего любимца, — он растет. Ему нужно побольше есть. А мне достаточно. Я совсем не хочу есть.

— Конечно, не хочешь, — продолжал бушевать «Красавчик», — ты на себя посмотри. Тень, не человек. Свалишься где-нибудь на дороге, я тебя на горбу тащить не стану. Околеешь и все.

— Если говорить по совести, — тихо сказала Мари, — то я и этой порции не стою. Из-за меня вы все вынуждены были покинуть насиженное место и разбрестись кто куда.