Искупление Гренгуара (СИ)

У девушек разгорелись глаза. Они и не слыхали о подобном великолепии. Не то, чтобы когда-то пробовать. И как же это было вкусно! Просто волшебно. Елось все медленно и крошечными кусочками, чтобы растянуть удовольствие. Отныне и навеки они будут вздыхать по ночам о том, кто привез им столь чудный подарок, вспоминая его улыбку и сияющие глаза. Счастливица Мари. Она сидит рядом с ним, она растворяется в нем, она любима им.

Пьер же, покончив со сладостями, подошел к Ирэн. В руках его был серебряный кувшин, великолепной работы восточного мастера, с узором из вьющегося винограда и летящими птицами.

— Это для вас, мадам, — Гренгуар слегка поклонился ей. — Ваша доброта не может быть измерена ничем. И все же, примите этот скромный дар, как напоминание о той безмерной признательности, которую я испытываю к вам, — и Пьер почтительно поцеловал руку женщины.

— Изумительно, просто изумительно!— воскликнула Ирэн. — Настоящее произведение искусства. Оно стоит баснословных денег. Разве можно делать такие дорогие подарки скромной белошвейке?

— Мадам, неужели вы огорчите меня отказом?

— Ну, хорошо, — сдалась Ирэн. — Только, чтобы не огорчать. — Она осторожно взяла в руки кувшин, разглядывая его. — У вас отменный вкус, Пьер.

— Это в большей степени заслуга Тео, — Гренгуар притворно скромно опустил глаза, чтобы не видеть молний, которые беззвучно метались в него из угла, в котором сидел друг. — Его идея. Когда я рассказал ему о вас, он решил, что такая женщина, достойна самого изысканного подарка. Он указал на достоинства этой вещи, и я с ним согласился.

— Вы очень внимательны, Тео, — Ирэн взглянула на него с интересом, а Жженый пробормотал какую-то любезность в ответ, мечтая удрать поскорее из этого женского царства.

— У меня тоже иногда бывают те же мысли, — прошептал на ухо другу Жерар, прочитав по его лицу все, что он испытывает в данный момент. Тео взглянул на него с благодарностью. Он так давно не бывал в обществе, где так много девушек и женщин. И чувствовал себя не в своей тарелке.

Зато Пьер разливался соловьем о дальних странах и приключениях на море, вдохновляясь устремленными на него взглядами, полными восхищения. Ну привирал, конечно. Не без этого. Жженый морщился, но молчал. Пусть лучше капитан привлекает внимание к себе, чем оно будет сосредоточено на его помощнике. На то он и поэт. И правильно, что ни слова не говорит он о галерах, о спинах, избитых в кровь, о том, как хотел умереть. Да и о своем геройстве ни словечка. Незачем это знать девушкам. Пусть лучше веселятся. У них и так праздников почти не бывает. Вон и дети носятся довольные. Сладости грызут. Девочка милая какая. Наверное, это и есть дочка мадам. Как смотрит на него. Боится, наверное. Шрамов его жутких боится. Тео покопался за пазухой.

— Вот, возьми, — тихо сказал он и протянул девочке браслетик, сплетенный из ярких лент и серебряных колокольчиков.

Глаза Сильви заблестели при виде такого чудесного подарка. Она сразу же надела его на ручку и стала встряхивать запястьем. Колокольчики при этом мелодично позванивали, чем вызывали счастливую улыбку ребенка.

— Марин, Марин, — позвала Сильви, — тебе нравится?

— Ну, ничего, — снисходительно похвалил он. — Девчачьи штучки. Сороки вы. Любите все яркое.

— А вы задаетесь слишком, — парировала Сильви, продолжая любоваться браслетом. А затем вдруг спохватилась и повернулась к Тео: — Ой, я же не сказала спасибо. Он чудесный. Правда.

— Я рад, что тебе понравился, — Жженый слегка улыбнулся.

— А что у тебя на руке? — Сильви подошла ближе. — И на шее еще.

— Об печку обжегся.

— Надо осторожнее. Мама говорит нельзя близко к печке подходить.

— Правильно тебе мама говорит. Слушайся ее всегда.

— Я слушаюсь, — кивнула Сильви, но взгляд ее упорно был прикован к искалеченной руке. — Тебе очень больно? — сочувственно спросила она.

— Нет, — Тео уже с трудом поддерживал разговор. Мрак наполнял его сердце. — Теперь не больно.

— А давай я поглажу. Тогда совсем больно не будет, — предложила девочка и своей крошечной лапкой осторожно погладила страшный ожог.

У Тео задрожали руки, а из глубин души поднялась боль, которая страшнее ожогов. Боль, которую он сумел затолкать куда-то далеко. Но она ведь никуда не ушла. Она затаилась там, в пыли и паутине сознания, чтобы время от времени подниматься и жечь его раскаленным железом страданий. Его девочка… Она была вот такая. Веселая, резвая, все песни пела. А потом … кровь… много крови…

— Я … мне нужно уйти… — еле выговорил Тео, резко поднялся и почти бегом выскочил на улицу со скрученным воплем в сердце.

Пьер, наблюдавший со своего места всю сцену, сразу все понял. Они с Мари подбежали к растерянной девочке.

— Я его обидела? — в глазах Сильви появились слезы.

— Да нет, совсем нет, — убеждал ее Пьер. — Не обидела. Просто… ему нездоровится. На улице легче будет.

— Да, — понимающе кивнула Сильви. — Рука болит.

— Нет, душа, — поправил Пьер. — Ты только не подходи к нему пока, хорошо? Пока он не поправится.

— А душа долго болит? — беспокойно спросила Сильви.