Искупление Гренгуара (СИ)

— Из-за меня, все ради меня, — в отчаянии шептала Мари. — Все твои мучения.

— Не надо, прошу тебя, — пробормотал Пьер. — Иди лучше ко мне. Вот так. Не ты отправила меня на галеры. Мы прекрасно помним, кто. Зачем же ты себя терзаешь, милая моя девочка?

— Просто это так… ужасно, — Мари спрятала лицо на груди мужа. — Ужасное прошлое. Нужно оставить его там, далеко. Чтобы оно не вернулось больше. А мы будем жить хорошо и спокойно.

— Как прекрасно, что твои мысли наполнены надеждой на лучшее, — Пьер тихонько коснулся губами волос жены. — А я иногда просто теряю почву под ногами. Надежда на лучшее в Париже пятнадцатого века, когда твой дом в любой момент может посетить святая инквизиция кажется мне безумием. Ты уверен в том, что ни в чем не виноват? Там тебе убедительно докажут обратное. Ибо все делается во благо государства. Страх и тотальное невежество — вот два столпа, на которых держится власть в государстве. И чем больше невиновных будут привлечено в застенки, тем больший ужас поселится в душах граждан. Мы ведь помним страшную участь рыцарей-тамплиеров. Их обвинили в ереси. А на самом деле их вина заключалась в том, что король захотел прибрать к рукам их казну. Устрашение возведено у нас в разряд искусства. Во главе суда неизменно находится маньяк, который наслаждается видом чужих страданий, пьет их, словно паук кровь своей жертвы.

Вот несчастного вводят в судилище, обнажают. Это первая из пыток. В особенности для женщины. Для ее стыдливости, которая подвергается мучительному поруганию. Ее тело бесстыдно ощупывают чужие злобные взгляды. Напрасно ищет она хоть искру сочувствия в них. Она здесь одна, среди палачей, обречена на позор и страшные муки. Пощады не будет. Ее плоть станут разрывать на части, слушая дикие крики и наслаждаясь ее болью и унижением. Изобретая все новые и новые орудия пыток, причиняющие все более страшную боль. И они не убийцы, не маньяки. Они борются с нечистью. Отличное оправдание собственных зверств. Самое страшное, когда тебе отказывают в праве быть человеком. Традиво отказывал в этом праве тебе и другим девочкам, а стало быть вас можно безнаказанно мучить. Нам с Тео тоже было отказано в этом праве. Мы были презренными гяурами, неверными. И наши палачи прекрасно понимали, если срывать куски мяса со спины, то можно убить в человеке все, что связано с жизнью духа, оставив лишь инстинкты еды и сна.

— Но ты ведь остался человеком, - голос Мари дрожал. Перед ее мысленным взором мелькали страшные картины. - Они не смогли убить этого в тебе. Ни ум, ни храбрость, ни любовь. А эти … бичи … Они часто снятся тебе?

— Н-нет, — Пьер словно очнулся и взглянул в потемневшие глаза жены. — Прости, прости меня. За то, что я здесь наболтал. Сегодняшний день … Он выбил из колеи. Я позволил себе расслабиться. И весь свой мрак выплеснул на тебя.

— Но разве я не твоя жена? Разве не поклялись мы делить все пополам, хорошее и плохое? Ты доверил мне то, что мучает тебя, облегчил душу. Так и должно быть. Постепенно все черное станет серее.

— Ты перенесла не меньше, если не больше. — возразил Пьер. — Однако от тебя я не слышал пока ни слова жалобы.

— Это потому что ты рядом, — улыбнулась Мари. — И я больше не одна. У меня есть защитник и мне не страшно.

— Да уж, защитник, — пробурчал Гренгуар. — Который расклеился после первой же встречи со своим врагом. Но я стану твоим истинным защитником. Обещаю.

— Верю, милый. Ты поэт, и слишком остро все ощущаешь. И вместе с тем, мне с тобой надежно и спокойно.

— Иногда мне кажется, что ты сама научилась себя защищать, — Пьер крепче прижал жену к себе. — Я страшно горжусь тем, как ты словами размазала этого подонка. Он корчился, как на горячих углях.

— А после ты его добил. Так что мы все сделали вместе. И дальше будет только так.

— Только так, — с улыбкой повторил Гренгуар. — А теперь я тебя уложу спать. Этот страшный день должен, наконец, закончиться. Завтра будет новый.

— И солнце в окнах, — пробормотала Мари, уютно устраиваясь под одеялом. — В конце концов, ты с этим согласишься.

***

На следующее утро все мрачные ночные откровения, казалось, были забыты. Мари хлопотала на кухне, мурлыкая себе под нос что-то веселое. А хмурый Пьер пытался вытащить ее оттуда.

— Я кухарку зачем нанял? — ворчал он. — Чтобы ты отдыхала побольше. А что выходит? С утра пораньше — на кухню.

— Ну не сердись, — Мари чмокнула мужа в нос. — Мне ужасно хотелось сделать для тебя сегодня что-то очень-очень вкусное.

— Вот умеешь ты уговаривать, — Пьер невольно улыбнулся. — Пахнет, в самом деле, весьма соблазнительно.

— Можешь уже садиться. Все готово.

— Уже иду. Сама-то приходи.

Но не успели супруги сесть за стол, как слуга доложил о приходе гостя.

— Рене, — воскликнул радостно Пьер. — Вот уж неожиданно. И очень вовремя. Как раз к столу.

— А я опасался, что приду слишком рано, — капитан «Марианны» обнял своего молодого друга. — И совсем некстати.