Искупление Гренгуара (СИ)

И вот теперь, в этом жутком месте, ясные глаза возлюбленной засияли сильнее самых ярких небесных светил. Сомнения и малодушие в душе Гренгуара потихоньку уступали место решимости. В какой-то момент Пьер засомневался, не заблудился ли он в этом адском лабиринте. Но вскоре получил весьма убедительное доказательство того, что он идет верной дорогой.

Гренгуара схватили двое. Пока один скрутил ему руки, другой, ловко обыскал чуткими пальцами карманника.

— Пустой, — разочарованно заявил карманник. — Как церковная мышь. Какого дьявола тебе здесь надо?

— Заблудился, — глухо произнес Пьер, уже во второй раз за истекшие дни почувствовав холодную сталь на своей шее.

— Заблудился. Ах ты, бедняжка, — в голосе карманника явно зазвучали издевательские нотки. — Но мы здесь все люди добрые, отзывчивые. В беде не оставим. Проведем, куда надо. А ну пошел, — и поэт ощутил хороший такой пинок, после которого едва удержался на ногах.

Его привели к большому костру, у которого сидело несколько человек самой живописной наружности.

— Вот, Жерар, поймали. Говорит, заблудился, — карманник подтолкнул Гренгуара к довольно крупному и крепкому мужчине средних лет, с проступающей сединой. В мерцающем свете огня шрам на его лице приобретал багровый оттенок и придавал жуткий вид своему обладателю.

— Ну, здравствуй, Гренгуар, — предводитель “Адовой кухни” взглянул на Пьера пронизывающим взглядом, от которого пробирал холодок.

Имя поэта произвело сильнейшее волнение среди членов банды. Послышались негодующие крики, а некоторые приблизились к нему с довольно угрожающими жестами.

— Двор чудес уничтожили не без его участия, — громче всех возмущался хромой оборванец. — Предатель и ничтожество.

— Приютили змею, — вторил ему одноглазый бродяга с изрытым оспой лицом. — Так он и сюда, небось, шпионить заявился. И хвост привел.

— Не было хвоста, — вмешался карманник, который привел Пьера. — Мы проверили.

— А если ты не доглядел? — не унимался Одноглазый.

— Это ж ты у нас самый глазастый, — завелся карманник. — А я так, погулять вышел.

— Да что орать без толку? — крикнул Хромой. — Повесить этого… и дело с концом.

— Повесить! Повесить! — в несколько глоток завопили в толпе и с десяток рук уже протянулись к поэту.

— А ну заткнитесь, — рявкнул Жерар. — И разошлись все. Повесить его всегда успеем. Предоставим последнее слово. Пусть говорит.

В толпе поворчали, но страсти несколько поутихли. В “Адовой кухне” “Красавчика” уважали. Он был справедлив (насколько может быть справедливым вор) и своих никогда не бросал в беде.

— Ты ведь не настолько глуп, чтобы не понимать, какой прием ожидает тебя здесь, — продолжил предводитель “Адовой кухни”, вглядываясь в лицо незваного гостя. — Стало быть, дело у тебя важное. Верно?

— Верно, — Пьер не отвел глаза, хотя сердце у него колотилось, как бешеное. — Дело о жизни и смерти.

— Красиво говоришь, поэт, — усмехнулся Жерар. — О жизни и смерти. Уж не твоей ли смерти?

— И моей, возможно, тоже.

— Звучит немного театрально. Почтеннейшая публика внимает тебе.

И тогда Гренгуар несколько сбивчиво, но толково изложил историю своего знакомства с Мари. Рассказ сопровождался громкими выкриками, то осуждающими, то одобряющими происходящее. Жерар же слушал молча, не перебивая. А когда рассказчик умолк, насмешливо взглянул на него.

— Ты сумасшедший, — констатировал “Красавчик”. — Настоящий сумасшедший. Ты явился сюда, взывать к нашим христианским чувствам, доброте и милосердию, я правильно понял?

— Правильно, — тихо, но твердо ответил Гренгуар.

— Он с чего-то решил, что мы станем рисковать ради его бабенки, — выкрикнул Одноглазый.

— Он принимает нас за идиотов, — поддержал его Хромой и замахнулся на Пьера костылем.

— Повесить его, повесить! — снова раздались голоса.

— Я принимаю вас прежде всего за людей храбрых, — крикнул поэт. — Которые дорожат своей репутацией и не оставляют подлость безнаказанной. Я имею в виду Бородавочника, который подвел вас под облаву.

— А при чем здесь Бородавочник? — недоуменно пожал плечами карманник.

— Какой же ты тугодум, Бернард, — укоряюще покачал головой Жерар. — А идея-то неплоха. Я бы собственными руками придушил эту липкую гадину. Но он хитер. Засел где-то в своей паутине. А по всему Парижу глаза да уши завел. Но деньги он ценит. Любая девчонка в борделе стоит денег. И ее потеря – это потеря денег. Да и сцепить Бородавочника с Традиво, посмотреть, как эти два паука вопьются друг другу в глотку. О, это зрелище. У нашего поэта даже глаза заблестели.

Гренгуар не видел своих глаз. Но руки у него сжались в кулаки при упоминании имени Традиво. И голос задрожал от ненависти, когда он проговорил сквозь зубы:

— Я бы многое отдал, чтобы это увидеть.

— Не верю я ему, — заявил Бернард. — Он последний, с кем я бы пошел на дело. Сдрейфит в самый решительный момент. Смоется.

— Точно, — поддержал его Хромой. — Нас под ножи подведет, а сам как заяц в кусты. Или еще того хуже, сдаст.