Искупление кровью

То был всего лишь бред человека, впавшего в кому. И все же он испытывал страдание, природу которого не мог объяснить. Не боль от кровоподтеков, нет. Марианна страдала, он это знал, чувствовал каждой клеточкой тела. И не мог ничего сделать, чтобы помочь ей.

Он повернулся на бок, задыхаясь от боли. Дотащился до умывальника, кое-как встал. Нет зеркала, чтобы глянуть на свою физиономию. Тем лучше, а то как бы снова не лишиться чувств. Даже вода причиняла боль. Но он промыл раны, напился вдоволь, утолив жажду. Потом укрылся на бетонной койке, вделанной в стену.

Посмотрел на левую руку, растоптанную каблуками, положил ее на грудь. Держись, Марианна, я думаю о тебе. И буду думать, пока они меня не убьют. До самого конца…

Полная тьма. У нее во рту, полуоткрытом, что-то ползало. Она резко выпрямилась, сплюнула закуску на восьми нескончаемых ножках. У нее даже не было сил кричать. Она попыталась встать. Рухнула на колени. Солнечный луч исчез. Слабый свет все еще просачивался поверх дверного косяка. Закат ее жизни. Они не вернутся. Оставят ее умирать.

— Мне всего двадцать… один год… а я подохну здесь… в этой дыре…

Даже голос ее иссох. Она наклонилась вперед, согнула локти. Ударилась лбом о землю. Она ощущала отчаянные усилия своих задубевших легких, чувствовала, как в венах закипает расплавленный металл. Хотя жара уже не была такой удушающей. Но даже на льдине ей бы показалось жарко.

Жажда.

Она снова погрузилась в бред. С открытыми глазами видела перед собой свежие оазисы посреди бесплодной земли. Ей в горло лилась ледяная вода. Она плавала в прозрачной воде горного озера. Хрустальные водопады зарождались у нее в мозгу. Она утоляла жажду, с наслаждением плескалась. Стаканы с искрящейся минералкой плясали вокруг. Она поглощала литр за литром, взахлеб. Погружалась с головой, тонула. Козявка поползла по лицу. Согнать ее не было сил. Пусть ползет дальше, забирается под футболку, мокрую от пота. Ниже, ниже по воспаленной коже. Ее отяжелевшие, пылающие веки постепенно опускались, но вдруг раскрылись, как от толчка. Она уловила знакомый шум. Пассажирский, «Коралл», несся за оградой ее беды. Больше я никогда не услышу, как мчится поезд…

Измученное лицо Даниэля снова явилось ей. Напоследок упиться голубизной его глаз. Марианна даже не могла уже плакать. Слезы иссякли, как и все остальное. Сердце еле билось. Но билось ради него. Держись, любовь моя. Ты будешь последним, о ком я подумаю, прежде чем умереть. Смерть, знаешь ли, — это не так страшно. Но ты не умирай. Пусть я останусь жить в тебе.

Ключ в замочной скважине. Прежние воспоминания. От таких ни за что не отделаешься… Я бы хотела услышать перед смертью что-нибудь другое… Но может быть, это ворота рая открываются, чтобы ее впустить. Но рая никакого нет. Все это враки.

Ее веки сомкнулись от слишком яркого света. Райского света?

Нет никакого рая, мать твою! Говорю же — нет.

Что-то вцепилось ей в руку. Паук, поболе других?.. Потом ее тело поволокли по земле. Стало быть, черти тащат тебя в ад.

Ада нет, Марианна. Это все фигня!

Она открыла глаза. Плотная дымка, вроде густого тумана. Голова ее склонилась набок. Никак не держалась прямо.

— Марианна?

Теперь еще голоса. Пауки говорить не умеют. И откуда им знать мое имя? Она попыталась ответить. Но горло будто набито картоном. Язык деревянный. Наконец пелена перед глазами рассеялась.

Три лица склонились над ней. Кто это такие? Один подошел совсем близко. Марианна переформатировала серое вещество. Сделала последнее усилие. Копы, сарайчик в саду.

Уже смеркалось. Пора меж волком и собакой. За что они меня? Не помню… Фрэнк встал на колени рядом с ней:

— Теперь ты поняла?

Коп. Я убила одного из копов. Куницу, так я его прозвала.

Она до отказа напрягла горло. Исторгла «да», похожее на натужный скрип плохо смазанных дверных петель. Фрэнк обхватил ее за шею, помог приподнять голову. Увидев горлышко бутылки, она вцепилась в вожделенный предмет с силой отчаяния. Захлебнулась, пролила на землю драгоценную влагу.

— Не спеши, — посоветовал Фрэнк.

Он прислонил ее к металлической двери, сам придержал бутылку. Пол-литра воды едва хватило, чтобы смочить ей полость рта.

Фрэнк занес ее в дом, уложил на канапе. Достал вторую бутылку, Марианна и ее опустошила единым духом. Лимонад, такой вкусный.

Людовик помог Даниэлю, когда тот покидал санчасть. Он с трудом влачил свои сто килограммов, но держался.

— Как вы себя чувствуете, шеф?

Курьезно, что парнишка его до сих пор называет шефом.

— Мне очень жаль, что я не смог вас вытащить раньше… Но я не сразу догадался, что вас засунули в карцер…

— Спасибо, что вмешался, — пробормотал Даниэль, опираясь о стену.

Шезо сделал ему три укола подряд, по крайней мере один поможет заснуть.

— Мы почти пришли, — тактично ободрил его Людо.

— Дойдем, дойдем, — заверил его Даниэль, гордо выпрямившись во весь свой двухметровый рост.

Они потихоньку добрели до камеры 213. Даниэль повалился на койку.

— Постели по вашему росту не предусмотрено! — пошутил молодой охранник.

— Ну да… Но это не самое страшное…

— Санчес сказал, что наложит на них взыскание!