Фрэнк схватил стул, тяжело на него опустился. Зрелище было скорее приятное, хотя и вызывало некоторую тревогу. Ведь полицейский знал трагический конец истории. Несмотря на это, даже помимо своей воли Фрэнк, глядя на экран, чувствовал, как слабые электрические разряды пробегают по всему телу. Юбер Шарон приступил первым. Фрэнк глаз не сводил с изображения, не упускал ни единой детали. Шарон начал ласкать девушку, Фрэнк пытался угадать продолжение. Прикидывал, что бы он сам хотел сделать с такой привлекательной особой. Шарон увлек ее на постель, в романтическом стиле, со столбиками. Она позволила привязать себя, ей это вроде бы даже было по вкусу. Но ведь она профессионалка… Фильм все больше и больше волновал Фрэнка. Он не мог оторваться. Он хотел быть на месте Шарона.
Но вдруг подскочил на стуле, вцепился в спинку.
— Вот дерьмо!
Шарон с невиданной яростью набросился на девушку с кулаками. Бил по лицу со всей силы.
— Мать твою, это неправда!
Шарон продолжал ожесточенно колотить проститутку, та кричала от страха и боли. Кляп заглушал крики, но Фрэнк все-таки слышал их. Он прикрыл себе рот рукой, хотел было остановить фильм. Но что-то заставило его погрузиться в ужас. Желание уже пропало. Дело зашло слишком далеко, на его взгляд. Просто потребность знать. Двое других тоже действовали. Между двумя стаканами водки и двумя дорожками кокаина предавались по очереди тому, что уже никак нельзя было назвать эротической игрой. Скорее бойней.
Следующие несколько минут Фрэнк сидел на стуле будто парализованный. Никакими словами нельзя описать то, что творилось перед его взором. А ведь он сам был не особо чувствительным. Он сам был немного садистом. Но тут…
Молодую женщину подвергали чудовищным пыткам. Били, жгли, резали. Насиловали многократно. Она кричала, звала на помощь, и эти отчаянные призывы вонзались в самое сердце, кромсали его.
И наконец он увидел убийство. Убийство, которое никак нельзя было назвать непреднамеренным. Хотя кто его знает: Фрэнку не достало сил еще раз пересмотреть сцену, чтобы убедиться. Одно было ясно: смертельный удар нанес Шарон.
Шестьдесят с чем-то минут варварства, которому нет имени. Потом экран почернел.
Фрэнк встал, шатаясь. Потом бросился в кухню, и его вывернуло наизнанку прямо в раковину. Он постоял какое-то время, держась за стену. Того, что он только что видел, Фрэнк даже не мог себе вообразить. А ему еще казалось, будто в этой области его воображение не знает границ… Шайка негодяев!
Фрэнк стучал кулаком по стене. Вопил от бешенства. Снова и снова пил воду, ополаскивал лицо. Но можно ли так просто стереть эту грязь?
Он вернулся в гостиную, завалился на кушетку. В зловещей тупой тишине. После шока вопросы проносились в его уме и сгорали, будто астероиды. Как к Форестье попал этот фильм? Как Эрманн мог столь бессовестно лгать мне? Как мог я быть таким простаком, чтобы поверить? Таким наивным, чтобы… Именно этот последний вопрос терзал его сильнее прочих. Делал пьяным от гнева.
Он даже подумал, не отправить ли фильм на телевидение, в газеты. Широко обнародовать. Выложить в сети.
Но мало-помалу остыл. Действуя таким образом, он подпишет смертный приговор себе и своим людям. Нужно отдать кассету Эрманну, а главное, не говорить, что смотрел этот ужас. Так или иначе, уже слишком поздно. Шарон и его сообщники останутся безнаказанными. И начнут сызнова, Фрэнк был в этом уверен. Может, они уже сотворили нечто подобное. Не просто садомазо, во время которого что-то пошло не так. Трое душевнобольных, наделенных властью, трое садистов худшего толка. Присвоившие себе право удовлетворять свои самые низменные инстинкты, не признавая никаких запретов. Глубоко презирая свою жертву, не испытывая к ней ни малейшего сочувствия. Видя в ней добычу, которую можно растерзать. Больше ничего. Не женщину. Не человека. Даже не живое существо.
Бедная девушка, погибшая в жестоких мучениях, никогда не будет отомщена.
Ему хотелось плакать, но сухие глаза горели. Этот негодяй мне солгал… А раз солгал в этом, мог также…
Он снова схватил чемоданчик, стал лихорадочно рыться в бумагах. Исподтишка подкрадывался страх. Только бы я ошибался! Только бы ошибался…
Он снял резинку, начал просматривать письма. Письма Форестье к Оберу. Их тайная любовная переписка, которую Марианна догадалась прихватить. Читал их, понимая, что грубо вторгается в святая святых личной жизни, окрашенной глубоким чувством.
Ничего особо впечатляющего. Вплоть до послания, датированного концом февраля.