–
– Я, знаешь ли, все еще здесь, – стиснув зубы, говорит Джексон. – Я все еще здесь, черт возьми.
– Я знаю. Прости, Джексон, прости. Просто он самый доставучий человек на планете, и он никак не заткнется.
–
– Да неужели мне так повезет? – огрызаюсь я, прежде чем опять повернуться к Джексону, на лице которого написаны злость и изумление.
–
– Да, и я в самом деле взрываюсь! Именно это он и делает. Снова и снова.
–
– Ох, опять.
– Опять. Выкуси.
Он не улыбается, но я вижу его клыки.
–
– Ага, кое-кто меня уже кусал, – парирую я.
–
Его тон теряет свою обычную веселость, голос становится бесцветным, лицо непроницаемым. Он опять ложится на поле, кладет лодыжку на поднятое колено и, поднеся к лицу пьесу «Нет выхода», начинает читать.
Всем своим видом он показывает: «Мне ни до чего нет дела» и «Да пошли вы все на хрен», – и я не знаю, что на это можно сказать. Или что об этом думать.
Прежде чем я успеваю что-нибудь ответить, Джексон говорит:
– Прости меня. – Он подходит ко мне сзади и обвивает руками мою талию.
Я инстинктивно напрягаюсь, затем заставляю себя расслабиться, одновременно приняв человеческое обличье. Потому что какой смысл злиться на него? Разве я не взбесилась бы, если бы в голове у него сидела какая-то девица, отбирающая у меня все его внимание, узнающая о нем все до меня, заставляя меня чувствовать себя лишней? Взбесилась бы, да еще как.
И я подавляю свое раздражение и, повернувшись, обнимаю его.
– Нет, это ты меня прости. Я понимаю, что тебе это нелегко.
– Это нелегко нам обоим. – Он наклоняется и нежно целует меня в шею. – Я не должен этого забывать.
– Об этом должны помнить мы оба, – отвечаю я. – Прости, что иногда я слишком увлекаюсь, ругаясь с Хадсоном, и забываюсь.
– Не извиняйся. Назойливость – это один из главных талантов моего брата.
–
Мне приходится напрячь всю свою волю, но на сей раз я игнорирую его, сосредоточив все свое внимание исключительно на Джексоне – насколько это вообще возможно, если учесть, что Хадсон продолжает болтать.
– Спасибо, что ты понял, как мне из-за этого тяжело. Я знаю, это тяжело и для тебя, и я благодарна, что ты пытаешься облегчить мою ношу.
Джексон вздыхает, сжимает меня еще крепче и отвечает:
– Спасибо и тебе за то, что понимаешь, как это сказывается на мне. Обещаю, мы выдворим его из твоей головы и сделаем это так скоро, как только возможно.
– Лучше было бы еще скорее, – шучу я, и моя шутка срабатывает – Джексон смеется.
Он прижимает меня к себе еще несколько секунд, пока мы не замечаем, как на стадион заходят Флинт, Мэйси и еще двое, которых я не знаю.
Джексон еще раз целует меня в шею и нехотя отстраняется. Но перед тем как отпустить меня, он шепчет:
– Он правда знает, какое на тебе надето белье?
–
Я вздыхаю.
– Правда.
Джексон явно рассержен, но, к счастью, он ничего не говорит.
А вот Хадсон не смущается.
–
Прежде, чем я успеваю придумать подходящий ответ, сзади ко мне неслышно подбирается Флинт и сгребает меня в объятия. Затем разворачивает к себе лицом и, к моей досаде, распевает:
– Грейс, Грейс, детка.
Я не могу не заметить, что Джексон оскалил клыки.
И Хадсон тоже…
Это вам не роман для подростков. Я живу в мыльной опере, повествующей о сверхъестественных существах, и остается лишь гадать, что случится в следующей сцене.
Что за жизнь?
Глава 61. Попурри из монстров
– Ты готова показать этим ребятам, как это делается, Грейс? – спрашивает Флинт, наконец поставив меня на землю.