Искушение

– Как это у тебя не было выбора? Не было выбора в чем? Что ты хочешь этим сказать?

Я почти что вижу, как в его голове крутятся колесики, когда он пытается все это осмыслить, и мне вдруг приходит в голову, что сказать Джексону, что Хадсон знает все мои мысли – это все равно что ступить на минное поле без миноискателя. Это жутко, опасно и очень, очень рискованно.

Но по его лицу – и по его вопросам – видно, что сейчас уже поздно сдавать назад, да я бы и не стала этого делать, потому что лгать своей паре – это плохо. Но так же плохо набрасываться на нее из-за самого обыкновенного замечания о самом обыкновенном решении, которое она приняла относительно использования своей собственной силы…

А посему я не сдаю назад, не извиняюсь и не пытаюсь кривить душой. Вместо этого я делаю глубокий вдох, стараясь подавить нарастающие во мне раздражение и тревогу, – и говорю Джексону правду, как ее понимаю я сама:

– Я хочу сказать, что ему известно все, о чем я думаю. Не только то, что я делаю, но и хочу ли я есть, или какое белье я думаю надеть, или что я совершенно не понимаю физику полетов. Так что да, он знал, что я нервничала из-за того, что мне нужно превратиться в горгулью – да и кто бы на моем месте не нервничал, если учесть, что я даже не помню, как сделала это в первый раз? Как не помню, если уж на то пошло, и превращение в человека. Я беспокоилась, что не смогу превратиться в горгулью. Я беспокоилась, что не смогу вернуть себе человеческий облик. Я беспокоилась вообще обо всем. И в этот поздний час я решила заняться стиркой именно потому, что пыталась не думать об этом, чтобы заснуть.

Я уже завелась, а потому начинаю ходить взад и вперед – и мои ощущения при этом отличаются от тех, которые я испытываю, ходя туда-сюда в человеческом обличье, но в то же время и похожи на них. Я подумаю об этом потом, когда Джексон не будет смотреть на меня с таким видом, будто у него взрывается мозг.

– Так что да, Джексон, – продолжаю я, – Хадсон выручил меня. Не потому, что я что-то имела против тебя, а потому, что он оказался рядом.

Джексон смотрит мне в глаза, и у него дергается лицевой мускул, но он ничего не говорит.

Мой гнев проходит, и на его место приходит печаль. Джексон ни в чем не виноват, как и я сама. Я вздыхаю.

– Гребаный Хадсон.

– Ох. Давай, не стесняйся, Грейс. Скажи мне, что ты чувствуешь на самом деле, – говорит Хадсон, вдруг появившийся за спиной у Джексона на искусственном газоне, где он лежит, открыв пьесу Сартра «Нет выхода».

Глава 60. Мыльные оперы о сверхъестественных существах – это надолго

– Ты что, издеваешься надо мной? – кричу я, повернувшись к Хадсону и чувствуя, что моя печаль сменяется раздражением. – Тебе обязательно было появляться именно сейчас?

– Я тут уже давно, но ваша перепалка начала мне докучать. – Он зевает и потягивается, что бесит меня еще больше – как он и хотел. – Иными словами, мне стало чертовски скучно.

– О, мне так жаль! Ведь я, как ты знаешь, живу лишь для того, чтобы исполнять любой твой каприз.

– Да, знаю, – соглашается он. – И должен признать, что ценю это и именно поэтому говорю тебе, что вся эта ваша словесная баталия не по мне. Но ты не переживай. Я знаю, что к следующему разу ты все утрясешь.

Я отлично понимаю, что он специально выводит меня из себя, но все равно попадаюсь в эту ловушку.

– Ты мерзок, ты это знаешь? Как слизняк.

Он опять зевает.

– Знакомая песня, Грейс. Попробуй придумать что-нибудь поновее.

– Это происходит на самом деле? – врезается в наш разговор голос Джексона. – Я говорю с тобой, а ты говоришь с ним?

– У меня нет выбора… – начинаю я.

Глаза Джексона превращаются в черный лед.

– Не лги мне, не говори, будто ты делаешь это против воли. Ты повернулась к нему. Похоже, он куда интереснее, чем я…

– Нет, Джексон. Конечно же, это не так.

– Грейс, мой брат попросил тебя не лгать, – говорит Хадсон. – Но не суди его строго. Он не виноват в том, что так скучен.

Я зло смотрю на Хадсона.

– Прекрати! Ничего он не скучен!

– Так я тебе и поверил. – Еще один зевок. – А я-то думал, ты тут тренируешься, осваиваясь с твоей ипостасью горгульи. Впрочем, должен признать, что мне нравится то, что ты сделала со своими рогами.

– С рогами? – Я машинально касаюсь моего левого рога. – О боже, он стал больше. Как это могло произойти?