Искушение

– Не думаю, а знаю. Он определенно красовался перед тобой. И так считаю не только я. Хадсон несколько раз спрашивал меня, точно ли мы знаем, что он волк, а не павлин.

Моя кузина радостно смеется, затем говорит:

– Ты хочешь сказать – Джексон.

– Что? – в замешательстве спрашиваю я.

– Все это сказал Джексон, не так ли? Джексон, а не Хадсон.

– Нет, – говорю я ей, придя в еще большее замешательство от этого вопроса. – Это Хадсон, а не Джексон обратил внимание на то, что происходило между вами двумя – и отпускал все эти комментарии.

– Ах, вот оно что. – Она бросает на меня странный взгляд. – Я не знала, что вы с Хадсоном…

– Что? – спрашиваю я, когда она смущенно замолкает.

Она прочищает горло, как делает всегда, когда нервничает. Затем говорит:

– Я не знала, что вы с Хадсоном стали так… близки.

Глава 67. Говори со мной, как мистер Дарси

– Близки? – повторяю я, потрясенная… чем-то и хриплю: – Мы с ним вовсе не близки.

– Не близки? – Теперь уже в замешательстве пребывает она.

– Конечно, нет!

– Ох, я ранен в самое сердце, – говорит Хадсон, перевернув страницу своей книги.

– Замолчи, – рявкаю я, затем переключаю внимание на Мэйси. – Да, мы с ним разговариваем, но это только потому, что он никогда не затыкается.

– Хм-мм, ох и еще раз – ох, – вворачивает Хадсон и, захлопнув свою книгу, встает и идет к окну. Я начинаю беспокоиться – а что, если наше перемирие рухнет опять? А мне просто не под силу выдержать еще один раунд с Его Королевским Ехидством. По крайней мере, сейчас.

– То есть да, иногда он меня смешит, – лепечу я. – И время от времени бывает до странности обаятельным. И подмечает все и во мне, и в окружающем мире. И да, иногда он помогает мне, когда я совсем этого не ожидаю, например, когда я опасалась, что не смогу превратиться в горгулью, или когда не могла понять, каким образом зажечь свечи в читальном уголке, когда я… – Я осекаюсь, поняв, что говорю. И как это звучит.

Мэйси уставилась на меня, удивление и неловкость на ее лице уступили место шоку. А тут еще Хадсон, который, как и она, тоже вдруг замолчал. И я чувствую, что он затаился внутри меня, внимательно слушая.

– Это не то, что ты думаешь, – говорю я ей наконец.

– Понятно, – кивнув, отвечает она, и это совсем не то, чего я ожидаю. Затем она встает и подходит к своему ящику с пижамами. – Думаю, я приму сейчас душ и смою с себя сегодняшнюю грязь.

– Значит, ты больше не хочешь говорить о Зевьере? – спрашиваю я, когда она направляется в сторону ванной.

Она улыбается, улыбка освещает все ее лицо и наконец сменяет серьезность последних минут.

– Мне пока нечего сказать, – говорит она. – Разве что… ведь он понравился тебе, да?

– И даже очень. По-моему, он классный. И подходит тебе.

– Да. – Она кивает, и улыбка сходит с ее лица. – Я тоже так думаю.

Когда за ней закрывается дверь ванной, я проигрываю в голове весь наш разговор, гадая, что могло заставить ее вести себя так странно. Но единственное, что приходит мне в голову, это ее чудная реакция на мои слова о том, что мы с Хадсоном разговариваем друг с другом.

Но что же мне делать? Этот парень живет в моей голове – так разве я могу просто игнорировать все, что он говорит?

– Пожалуйста, не делай этого, – говорит Хадсон, стоя у окна. Думаю, он любит это место, потому что там он смотрится, как один из этих мрачных героев из романов сестер Бронте.

– Ну нет, – фыркает он. – У сестер Бронте все герои слабые, жалкие и странные. Я определенно герой романа Джейн Остен. – Он принимает надменный вид, вздернув подбородок и выпятив грудь. – Как насчет самого мистера Дарси?

Я прыскаю со смеху, как он и хотел, потому что как же тут не смеяться? Он выглядит сейчас так нелепо, что я не могу не хохотать. Особенно когда он напускает на себя оскорбленный вид.

– Никому не говори, но лично я никогда не была фанаткой Дарси, – говорю я, когда наконец перестаю смеяться.

– Что? Да это же святотатство, форменное святотатство!

Теперь он смеется вместе со мной, его лицо сияет, голубые глаза блестят. И я не могу этого понять. Не могу, и все.

– Чего ты не можешь понять? – спрашивает он, и его смех сменяется серьезностью, истолковать которую я тоже не могу. Впрочем, возможно, он находит меня такой же непонятной.

– Я не понимаю, как ты можешь быть таким со мной и в то же время являться воплощением зла? Так не бывает, в этом нет смысла.

– Тебе так кажется, потому что ты не хочешь, чтобы это имело смысл, – говорит он и, осмыслив мои слова до конца, оскорбляется уже не для вида, а всерьез. – Воплощением зла? Ты считаешь меня воплощением гребаного зла?

– А как еще прикажешь называть то, что ты делал?