Искушение

– Ты рассказала мне, – отвечает он, невероятно довольный. – И теперь я смотрю это домашнее видео в цвете и со звуком.

– Какое домашнее видео? – насторожившись, спрашиваю я.

– То, где ты одета в миленькое темно-синее платьице в горошек, в котором ты так любила кружиться в гостиной. Мне особенно нравится твой бант из материи того же цвета.

О боже.

– Ты что, заглядываешь в мои воспоминания?

– Ну, конечно. – Он качает головой, и взгляд его нежен, а улыбка еще нежнее. – Ты была невероятно милым ребенком.

– Ты не можешь этого делать! – говорю я ему. – Не можешь просто влезать в мои воспоминания и разглядывать все, что хочешь.

– Очень даже могу. Ведь они просто лежат без дела.

– Они не «лежат без дела»! Они находятся в моей голове!

– Да, там же, где и я. – Он делает жест, как бы говорящий: это же очевидно. – Так что ты должна понимать, что я имел в виду.

– Да ну?

– Хм-мм, да. А еще мне очень нравится костюм зайчика, в который ты наряжалась, когда тебе было шесть.

– Боже. – Я прижимаю к лицу подушку Мэйси и гадаю, можно ли задушить себя с помощью радужного искусственного меха. И мне кажется, что это не такая уж плохая идея. – Зачем ты это делаешь? – стону я, пытаясь представить себе, на какие ужасные, унизительные воспоминания он может в любую секунду наткнуться в моей голове. Я знаю, их не так уж и много, но сейчас мне кажется, что их запас неисчерпаем.

– Не знаю, не знаю, но вынужден признать, что такие воспоминания у тебя есть. То, что случилось с курицей, когда ты была в третьем классе, было довольно стремно.

– Во-первых, это была не курица, а петух. А во-вторых, он был бешеный.

– У кур не бывает бешенства, – с ухмылкой говорит Хадсон.

– Что? Конечно, бывает.

– А вот и нет. – Он смеется. – Бешенство поражает только млекопитающих. А куры – это птицы, так что бешенством они не болеют.

– Да что ты вообще можешь знать? – кричу я, плюхнувшись на бок. – Ты что, вдруг стал заклинателем кур?

– Да, – с серьезным лицом отвечает он. – Так оно и есть. Хадсон Вега, всемирно известный заклинатель кур. Как ты узнала?

– Заткнись, – стону я и швыряю в него подушку, но она в него не попадает. Разумеется, не попадает, ведь на самом деле он вовсе не стоит у окна. Он находится в моей голове и смотрит домашнее видео. Я хватаю другую подушку и со стоном зарываюсь в нее лицом. – Ты такая заноза в заднице, такой головняк, такой геморрой.

– Ничего себе. Как это я пропустил воспоминание о том, как ты проглотила словарь синонимов? Надо будет его поискать. Может, оно находится рядом с воспоминанием о том, как ты потеряла лифчик от купальника на пляже Ла-Хойя? Помнишь? Тебе тогда было тринадцать лет, и ты была вынуждена попросить свою мать принести тебе полотенце, а до тех пор тебе пришлось сидеть по шею в воде.

– Я ненавижу тебя.

Он ухмыляется.

– Вовсе нет.

– Точно ненавижу, – настаиваю я, хотя и понимаю, что сейчас я говорю, как капризный ребенок.

Его смех замолкает.

– Что ж, может быть, так оно и есть. – Он вздыхает и, кажется, очень осторожно подбирает слова, прежде чем продолжить: – Но ты же понимаешь, что я смотрю только на те из твоих воспоминаний, которыми ты уже поделилась со мной, не так ли?

– Не может быть, – отвечаю я. – Я никому не могла рассказать про зуб. Или про лифчик от купальника. Или про… – Я останавливаю себя до того, как выболтаю что-то еще.

– Или о том, как тебя вырвало на туфли твоей воспитательницы в детском саду? – тихо подхватывает он.

– С какой стати мне было рассказывать тебе обо всех этих вещах? Я не рассказываю о них никому. О большей их части не знают даже Хезер и Мэйси.