Искушение

Тем не менее произошло обыкновенное житейское чудо. Не минуло и полутора месяцев, как Клара стала ходить за непривлекательным Феденькой, точно собачка за обожаемым хозяином. Кажется, он и не прилагал для этого особых усилий, если не считать самых первых дней, когда Пугачев, оттолкнув остреньким плечом остальных поклонников, часами простаивал возле Клариного стола, глядя на нее с тем выражением, с каким долго бредущий пустыней путник вглядывается в открывшийся передним оазис — правда ли? не мираж ли? Убедившись, что обмана тут нет, Федя Пугачев возликовал и в ту же минуту стал красноречив, как шаман. Он не давал Кларе ни минуты передышки, опутывал бедную длинными нитями бессмысленных горячечных признаний, подсовывал под ноги тяжелые кирпичи гигантских предложений, вводил в трепет шутовскими неожиданными выходками (как было, к примеру, с корзиной цветов, которую он вывалил на стол, не смущаясь довольно длинной очереди), пока наконец, сбитая с толку, задерганная им девушка не поняла, что ей уже не отвертеться, и не различила в его остреньком лице удивительную характерность пикирующего на жертву сокола. Он был соколом, ее милый Феденька, а не мокрой курицей… На все метаморфозы, повторяем, ушло около месяца, дальше роман развивался по самой традиционной схеме. Клара, полюбив, оказалась девушкой покладистой, незатейливой и не гордой (в том смысле, в котором иной раз называют «гордой» девушку, умеющую с изумительной быстротой сесть мужчине на шею). Она с удовольствием ездила к Феде в институт и подолгу дожидалась его у входа, нисколько не обижаясь, понимая, что у милого дел побольше, чем у нее; покупала ему сначала рубашки, а потом и все остальное, вплоть до зубной пасты. Федя жил в общежитии на Стромынке, он был не москвич, родители его проживали в Ужгороде. Впервые Клара заботилась о ком-то всерьез, и это оказалось очень увлекательно.

Родителям ее Федя пришелся по душе. Он был вполне самостоятельный мальчик с хорошим будущим, без всяких новомодных штучек-дрючек. Мать особенно устраивало, что в Москве он жил один. «Чем меньше чужой родни, тем спокойнее, — объяснила она мужу. — Иначе, знаешь, начнут ходить, просить…» — «О чем просить?» — не понял муж, и между ними произошла очередная громогласная сцена наставления на путь истинный задержавшегося в умственном развитии виолончелиста.

После свадьбы, устроенной в меру пышно, со вкусом, молодые некоторое время жили вместе с родителями Клары. И тут быстро обнаружилось, как бы сказать, некоторое расхождение во взглядах, привычках, образе мыслей нового члена семьи и Клариной мамы. Ничего серьезного не случилось, но появились мелочи, которые трепали нервы всем и каждому. Федор, например, не понимал, почему он после субботнего ужина должен смотреть вместе со всеми телевизор, и всячески уклонялся от заведенного порядка. Не мог взять в толк, почему каждый умывается своим личным куском мыла — и не дай бог по ошибке схватить чужое, хуже того, не мыло, а хотя бы полотенце. Не чувствовал, как неприлично лезть без спросу в холодильник и, не дожидаясь определенного часа, без конца жевать хлеб с маслом и колбасой. Не умел вовремя остановиться, увлекшись каким-нибудь спором, и отвечал Клариной маме резко, громко, убежденно, как привык в спорах, а иногда даже позволял себе иронизировать над ее замечаниями. Все эти штришочки, коих можно насчитать множество, допустимые среди близких, когда перепалки и вспышки лишь снимают усталость и не задевают души, в присутствии постороннего человека — в данной ситуации Федора — и чуть ли не спровоцированные им, создавали в семье напряженную, неспокойную атмосферу. Федор Пугачев, не умея разобраться в частностях, да и не считая это нужным, общую картину уловил и не стал дожидаться взрыва. Отправился в комитет комсомола, оттуда вместе с секретарем в местком, оттуда к коменданту общежития; короче, за один день он сумел выхлопотать себе комнатенку в секторе аспирантов. К вечеру следующего дня они с Кларой уже устраивали новоселье для друзей Федора. Вино лилось рекой, закуски было мало, многие перепились, орали «горько», танцевали до утренней зари. Кларе понравилось.

Больше всех переживал внезапный отъезд зятя отец Клары. Он успел привязаться к молодому человеку и полюбил, поздно вернувшись с концерта, распивать с ним вдвоем ночной чай. Квартира мирно спала, изредка выбредала на кухню сонная Клара, а они сидели и тихонько разговаривали обо всем на свете — о политике, о мироздании, о возможном повышении цен. Юноша умилял пожилого музыканта обширностью познаний и доброжелательностью оценок. В нем не было ни грамма скептицизма, он собирался жить долго и красиво. От бесед с зятем в душу музыканта вливалось умиротворение.