Искусство эпохи Возрождения. Италия. XIV-XV века

Бросается в глаза неестественность поведения участников встречи: жесты и взгляды рассогласованы, каждый сам по себе. Дело не в недостатке мастерства — вспомним встречу св. Иакова с паралитиком в капелле Оветари, чтобы отбросить такой упрек. Атмосфера встречи разрушена потому, что задача Андреа заключалась не столько в изображении реальной жизненной сценки, сколько в создании группового портрета[595] или, точнее, группы портретов лиц, игравших важную роль во внешней политике мантуанского дома. Более живое поведение персонажей превратило бы фреску в повествование, которое ослабило бы эффект многозначительного присутствия изображенных персон. Сценка из дворцовой жизни на северной стене колористически и психологически теплее, чем написанная в серебристо-голубых тонах чопорная атмосфера встречи в широком пространстве внешнего мира на фоне реалий библейской и римской истории. Публичную и приватную стороны жизни Гонзага связывает носатый секретарь, вышедший из-за занавеса к маркизу, как из-за кулисы на сцену[596].

Бо́льшую часть времени камера дельи Спози была загромождена обширным ложем маркиза Лодовико под балдахином, подвешенным к крюку в «окулусе». Но слава ее была так велика, что, узнав о появившихся в ней портретах северных государей, Галеаццо Мария Сфорца, никогда не видевший камеру своими глазами, письменно выразил своему союзнику возмущение тем, что его портрета не оказалось в «самой прекрасной комнате в мире»[597]. Эпизодически кровать убирали, чтобы поразить того или иного почетного гостя чудом искусства, созданным Андреа Мантеньей. Вскоре после смерти синьора Лодовико камеру дельи Спози превратили в сокровищницу, ставшую одной из главных достопримечательностей Мантуи. В 1484 году здесь побывал Лоренцо Великолепный. В 1490-е годы многие знатные посетители Мантуи просили показать им прославленную камеру. Тогда здесь побывал Джованни Санти, который разнес славу Мантеньи по всей Умбрии[598].

Андреа Мантенья. Встреча маркиза Лодовико III Гонзага с сыном. Фреска на западной стене камеры дельи Спози. Между 1465 и 1474

В одном из писем начала XVI века рассказывается о театральном представлении, устроенном Андреа в зале мантуанского дворца: грот, аркады, зелень, стяги и «синий свод небес со звездами»[599]. Такого рода декорации, производившие сильное впечатление на современников (например, на Леонардо да Винчи в пору его работы при миланском дворе[600]), ему приходилось делать часто, но до нас дошло, и то не полностью, только одно произведение Мантеньи, служившее праздничной декорацией, — «Триумф Цезаря», девять панно средним размером 267×278 сантиметров, над которыми он начал работать около 1485 года[601]. Возможно, этот грандиозный цикл написан по личной просьбе молодого маркиза Джанфранческо II Гонзага, крутолобого и слегка негроидного внука старого Лодовико. Он не был почитателем искусства, этот глупый, но смелый воин, неутомимый охотник и страстный любитель лошадей, неизменно торжествовавший на всех конных состязаниях тогдашней Италии[602]. Гроты, аркады и зелень будут во вкусе его жены Изабеллы д’Эсте, свадьбу с которой они сыграют в 1490 году. Но вот «Триумф Цезаря» — хорошая работа для стареющего придворного художника, к которому маркиз с детства, по примеру деда и отца, относился с уважением.

Это была первая в истории искусства попытка точного воспроизведения римского триумфа. Но именно по этой причине Андреа изобразил не какое-то конкретное событие победоносной истории Рима, а собирательный образ всех римских триумфов, объединив в торжественной процессии все, что было ему известно об этом великолепном церемониале. Он проявил колоссальную эрудицию, прежде всего литературную: среди источников замечены тут и Тит Ливий, и Аппиан, и Иосиф Флавий, и Светоний, и Плутарх, и сочинения гуманистов — Маркановы (принимавшего участие в пикнике 1464 года на озере Гарда), Бьондо, Валтурио. Свою осведомленность в истории Древнего Рима Андреа соединил с превосходным знанием антиков, имевшихся тогда в Падуе, Венеции, Вероне и Мантуе. Но следов знакомства с древностями самого Рима в «Триумфе Цезаря» нет, хотя в 1488 году Андреа, прервав работу, более чем на год уехал в Рим[603]. Следовательно, «Триумф Цезаря» — произведение глубоко субъективное. Это воплощение давно теснившихся в воображении Андреа, давно прочувствованных и любовно выношенных образов любимой эпохи, отторгавших всякую новую, даже археологически достоверную информацию о Риме.