Искусство эпохи Возрождения. Италия. XIV-XV века

Ни одна деталь не существует здесь независимо от других, все они объединены тенями и световыми рефлексами. Полотенце отражает свет, отраженный от изразцового пола; его источник находится левее и выше зрителя. В правой части капеллы отраженный землей солнечный свет отражен вторично каменным сводом. Можно представить, каким резким был бы красный цвет плаща Иеронима у кого-нибудь из флорентийцев: ведь они не пытались гармонизировать колорит с помощью цветовых рефлексов. Антонелло же добился естественности цвета, не теряя его интенсивности.

Ускользающе тонкие градации света и тени делают ощутимым ход времени: ведь по мере движения солнца они должны непрерывно меняться. Это ощущение обостряется, когда замечаешь наполовину перевернутую Иеронимом страницу книги и настороженно приподнятую лапу льва. Оно становится еще более интенсивным благодаря снующим в воздухе ласточкам: миг — и какая-то из них исчезнет за стеной или присоединится к тем, что сидят на подоконнике. В потоке мелких перемен св. Иероним, с его прямой осанкой и чеканным, как на медали, профилем, определенно принадлежит вечности.

Самое известное в наши дни произведение Антонелло да Мессина — «Св. Себастьян», созданный в Венеции около 1476 года. Ростом своей популярности во второй половине XV века этот святой был обязан не только приписываемой ему роли защитника от чумы, но и тому, что он давал художникам повод изобразить красивое обнаженное тело, не преступая требований Церкви. Св. Себастьян у Антонелло — «христианский Аполлон». Его чистый спокойный силуэт и плотное сильное тело, составленное из обобщенных стереометрических форм, говорят о близости устремлений Антонелло к идеалу Пьеро делла Франческа, какие-то произведения которого могли попасться ему на глаза[624].

Будто лежа он стоит, высок,
Мощной волею уравновешен,
Словно мать кормящая нездешен,
И в себе замкнувшись, как венок…[625]

Лучше, чем Рильке, не скажешь об этом юноше, в чьем облике нет ни страдания, ни скованности. Если бы не дерево, не свисающая позади веревка, могло бы показаться, что он просто стоит задумавшись, покачиваясь корпусом в такт мыслям. Не случайно дерево изображено так, чтобы его было как можно меньше, а из пяти стрел (Мантенье и дюжины показалось бы мало) две теряются на теневой стороне корпуса Себастьяна; одна, угодив в бедро на границу света и тени, почти не дает падающей тени; две другие хоть и отбрасывают тени, но кажутся очень короткими. Антонелло не хотел ни живописать мучения Себастьяна, ни оттенять его духовное превосходство над палачами. Его задача была скромнее — написать на боковой створке алтарного образа[626] икону святого, чудесным образом неуязвимого для пронзивших его стрел.

Но эту иконописную задачу Антонелло решил нетрадиционными средствами. Убедительностью передачи человеческого тела и окружающей среды «Св. Себастьян» оставляет далеко позади даже картины таких мастеров иллюзионистической живописи, как Мантенья, Антонио Поллайоло, Мелоццо да Форли. Благодаря тончайшей игре полутонов Антонелло первому в итальянской живописи удалось передать мягкость и теплоту кожи, упругость мускулов, мерное дыхание обнаженного тела.

Но окружающая Себастьяна среда именно в силу совершенной оптической иллюзии кажется с точки зрения здравого смысла каким-то странным сновидением. Римская площадь, обстроенная домами с венецианскими трубами, вымощена мрамором, как пол зала. Горизонт взят чуть выше лежащего блока колонны — символа поверженного язычества. Так увидел бы эту сцену человек, который, лежа на площади, немного приподнял бы голову. Прямо из мраморной плиты поднимается дерево. К стволу пригвожден стрелами обнаженный юноша. Тщательно выполненная перспектива позволяет вычислить, что если бы наблюдатель поднялся и приблизился вплотную к Себастьяну, то головой своей он едва ли достиг бы нижней из стрел. Но невзирая на исполинский рост Себастьяна[627], его здесь не замечают, будто он фантастический человек-невидимка. Тяжелый жар сиесты разлит на площади. Солдат улегся в тени так давно, что она успела отойти в сторону и весь он уже под палящими лучами. Женщина с ребенком глядит мимо Себастьяна в пустоту. Молодой щеголь переговаривается с воином. Импозантные венецианские нобили чинно бредут в отдалении, приостанавливаются в беседе. На террасе, раскаленный парапет которой прикрыт коврами, молодые женщины выслушивают комплименты юношей. Все обыденно и невероятно.