Предки Мартина Шонгауэра происходили из баварской деревни Шонгау, расположенной километрах в шестидесяти южнее Аугсбурга. Однако его слава как автора прекрасных произведений была столь велика, что по созвучию фамилии Schongauer с прилагательным «schön» («прекрасный») современники переиначили имя мастера в «Martin Schön» – «Прекрасный Мартин»[662]
.Мартин Шонгауэр. Мадонна в беседке из роз. 1473
Вспоминая созданный Мартином образ Марии, фон Зандрарт, вероятно, имел в виду прославленный алтарный образ Шонгауэра «Мадонна в беседке из роз», на обороте которого художник поставил дату: «1473»[663]
. Это его единственное датированное произведение.С начала XV столетия в верхнерейнской и кёльнской живописи встречаются изображения увенчанной короной Девы Марии, сидящей с Младенцем Иисусом перед живой изгородью из роз или в увитой розами беседке в окружении музицирующих ангелов или святых дев. Две метафоры сошлись в этом образе: роза – символ Марии и огражденный сад (hortus conclusus) из Песни песней Соломона – символ ее девства[664]
. К концу столетия, когда этот образ приобрел дополнительный смысл по ассоциации с молитвой, названной Розарием[665], возник новый иконографический тип – Мадонна Розария (Rosenkranzmadonna) – изображение Девы Марии, коронуемой ангелами и окруженной, наподобие мандорлы, венцом из пятнадцати стилизованных роз, между которыми расположены медальоны со сценами из жизни Марии.Стефан Лохнер. Мадонна в беседке из роз. Ок. 1450
И Мадонна в беседке из роз, и Мадонна Розария соединяли интимную эмоциональность с молитвенно-медитативной практичностью. Зная наизусть самые важные молитвы, набожные, но неграмотные или не владеющие латынью миряне могли совершать перед этими образами суточный цикл молитв, который был признан полноценной заменой более сложной молитвенной практики, обязательной для образованных[666]
.Вероятно, доминиканцы, пользовавшиеся в Кольмаре большим авторитетом, поручили Шонгауэру написать образ Мадонны, который стал переходным звеном от традиционного типа Мадонны в беседке из роз к еще не сформировавшемуся на тот момент типу Мадонны Розария. Короны на голове Марии еще нет; святых дев тоже нет; музицирующие ангелы появились только на изготовленной позднее, в начале XVI века, раме. В 1474 году кёльнский доминиканец Якоб Шпренгер учредит первое братство четок, и Мария будет провозглашена «Королевой Розария». Заказанный Шонгауэру алтарный образ – важная веха на пути ордена Святого Доминика к этому событию.
Когда видишь картину Шонгауэра пламенеющей в глубине сумрачного церковного интерьера золотом фона и красно-сине-зелеными тонами одежд Марии и ангелов, то она кажется ликующе-торжественной. При взгляде же с небольшого расстояния это впечатление вытесняется иными чувствами. Эмоциональный подъем иссякает в высшей точке – там, где величественный силуэт Царицы Небесной увенчан золотым нимбом. Мария не смотрит вперед, как подобало бы ее надмирному достоинству. Что еще удивительнее, она не склоняется к обнимающему ее Иисусу. Она отворачивается от него. Этот мотив доносит до нас печаль Марии лучше, чем сколь угодно непосредственные проявления материнской любви и нежности, которые, разумеется, требовали бы наклона к Младенцу. Если бы Шонгауэр предпочел такой вариант, то нам было бы ясно: сколь ни печальны раздумья Марии о том, что́ ему предстоит, – умиление тем, каков он сейчас, смягчает ее тревогу. Но горестным поворотом ее прекрасного лица[667]
мастер сумел передать невыносимость мысли о страданиях, которые суждено пережить ее ненаглядному Сыну.В сугубо формальном отношении можно было бы увидеть в этом наклоне головы примечательное стилистическое подобие склоненной голове святого Себастьяна на картине, написанной в том же году Боттичелли[668]
. Однако эта аналогия обнажает глубочайшее различие между нарциссически-томной грацией боттичеллиевского святого, похожего на увядающий цветок, и сердечностью образа Марии, созданного немецким мастером. Шонгауэру удается приобщить своих зрителей к