Ушедших вперед, среди которых видны фигуры приговоренных к распятию разбойников, – меньше, нежели тех, что напирают сзади. Первая группа изображена в светлых тонах под темным небом и без контрастов, тогда как во второй группе, напротив, тон местами сгущается до черноты и все переливается и сверкает мощными контрастами под безмятежным небом. Возникает впечатление растущего напряжения, которое в конце концов сдвинет шествие с мертвой точки.
В зазор перед фигурой Христа вставлены примечательные персонажи: ближе всех к нам – злой мальчишка с палкой и собакой; далее тупые исполнители казни, один из которых, вместо того чтобы приподнять крест, ухватился за ворот Христовой багряницы, а другой изо всех сил натянул опоясывающую Христа веревку; чуть в стороне – скорбная Вероника, к которой пристает какой-то негодяй. В отдаленной расселине, откуда можно видеть шествующих, сгрудились верные Христу Дева Мария, Магдалина, Иоанн и еще три человека. Скала заслонила от них Спасителя; они лишь видят, что шествие почему-то приостановилось, и это доводит их напряжение до предела: упал ли Христос без чувств? или, быть может, Пилат отменил приговор? Наверху, над обрывом, виднеются воины, первыми пришедшие на место казни.
В «Большом Несении креста» нет двух одинаковых физиономий, одинаковых фигур, одинаковых повадок[684]
. Разнообразие, достигнутое Шонгауэром в этой гравюре, ошеломляет. А между тем давно уже замечено, что реальное число персонажей здесь не столь велико, как может показаться с первого взгляда. Этот эффект возникает благодаря особенностям художественного языка Шонгауэра, которые поклонниками классического стиля воспринимаются не без раздражения[685].Мартин Шонгауэр был одинаково силен как в создании репрезентативных образов, так и в искусстве изобразительного повествования[686]
. Особенным успехом пользовались двенадцать гравюр цикла «Страсти Христовы»[687]. Их копировали по всей Европе, от Франции и Нидерландов до Польши и Венгрии, в различных графических техниках, в живописи и скульптуре, в витражах и шпалерах, во много раз чаще, нежели произведения любого другого немецкого художника додюреровской эпохи. До нашего времени дошло около 30 полных комплектов гравюр, а отдельные сюжеты сохранились в количестве 50–60 оттисков[688].Причина столь широкой популярности этого цикла заключалась в том, что Шонгауэру первому из европейских художников удалось поднять выразительные возможности тиражируемого искусства на уровень живописи. В этом отношении с ним не мог соперничать даже Мантенья. Гравюры Шонгауэра восхищали современников не только выпуклостью форм и сочностью тона, но и неисчерпаемым разнообразием персонажей, объединенных живым взаимодействием. В прежние времена убедительные изображения сцен из Священного Писания можно было видеть разве что в церквах и на страницах роскошных манускриптов. А размножавшиеся с помощью пресса гравированные «картины» Шонгауэра проникали не только в мастерские художников, но и в бюргерские дома, подготавливая почву для великого искусства XVI столетия. Нам бывает нелегко отыскать главный мотив среди фигур, плотно населяющих его листы. Но немецкого зрителя, ценившего правду выше совершенства, это не смущало: ведь и сама жизнь предстает перед нами отнюдь не в рафинированных формах.
В 1489 году Шонгауэр прибыл в Брейзах, расположенный в 20 километрах восточнее Кольмара[689]
, чтобы приступить к исполнению стенной росписи «Страшный суд» в соборе Святого Стефана. До фрески Микеланджело в Сикстинской капелле это была крупнейшая фигуративная композиция в Европе. Росписи Шонгауэра в западной части собора, забеленные в 1766 году, были вновь раскрыты через полтора века[690]. Над западным входом, под круглым окном, находится колоссальная фигура Христа, сидящего на радуге; слева и справа стоят Дева Мария, Иоанн Креститель и сонмы блаженных. По сторонам от входа изображены мертвые, встающие из могил; на южной стене – блаженные, а вокруг северной двери – про́клятые. Росписи собора Святого Стефана еще не были завершены, когда эпидемия чумы оборвала жизнь Мартина Шонгауэра.Чеканные эстампы Шонгауэра выглядят особенно эффектно рядом с работами его загадочного современника, оставившего восемьдесят гравюр небольшого формата, хранящиеся в Кабинете гравюр Рейксмузеума в Амстердаме, и еще девять в других собраниях. Мы не знаем ни имени этого художника, условно названного Мастером Амстердамского кабинета, ни дат его жизни и творчества, ни его учителей, ни мест его деятельности, ни того, кем были его покровители или заказчики. Нет твердой уверенности даже в том, следует ли относить его творчество именно к немецкой, а не к нидерландской школе. Более определенно специалисты очерчивают географический ареал его деятельности: район Гейдельберга и Майнца[691]
.