Искусство эпохи Возрождения. Нидерланды, Германия, Франция, Испания, Англия

Светские сюжеты встречаются у него чаще, нежели у любого другого художника того времени. «Герб с аллегорией покорного супруга», «Женщина с детьми, держащая герб», «Кувыркающиеся младенцы», «Любовная пара», «Выезд на охоту», «Знатный охотник с соколом, собаками и псарем», «Охотники с собакой», «Охота на оленя», «Старый бульдог», «Три юноши, дама и шут за игрой в карты», «Любовный треугольник», «Юноша и Смерть», «Аристотель и Филлида», «Турнир диких», «Борющиеся крестьяне», «Два монаха», «Турецкий всадник» – вот неполный перечень светских сюжетов Мастера Домашней книги. Заметно господство мотивов, связанных с охотой – куртуазно осмысленной метафорой любовного домогательства. Даже ветхозаветные «Идолопоклонство Соломона» и «Самсон и Далила» превращаются в притчи о мужчинах, потерявших голову под действием женских чар. Несравненно меньшее место занимает тема, в которой наш мастер, однако, не знал равных, – дети. Далее – пародийные единоборства. Наконец, дань постоянной военной угрозе с Востока.

Из того, что светская тематика, в отличие от религиозной, не имеет строгих иконографических предписаний, Мастер Домашней книги извлекает выгоду: словно бы не зная, как изображается тот или иной сюжет, он «не уверен» и в технике изображения. Априорного начала в его гравюрах – минимум. Перевешивает любопытство к миру. Манера рисовать как бы вслепую, ощупывая форму, придает сценкам Мастера Домашней книги необыкновенно живую, теплую интонацию: в каждой гравюре он обращается к зрителю так, как если бы только и думал о нем, единственном. Элитарная тематика его опусов и их приватный характер находят объяснение в гипотезе о том, что Мастер Домашней книги гравировал светские сюжеты для аристократов, учившихся в Гейдельберге. Его гравюры дарили коллекционерам утешительную уверенность в неповторимости их собраний.

Только те, кто хоть что-то знал об античных философах, могли оценить по достоинству гравюру Мастера Домашней книги «Аристотель и Филлида»[696]. Аристотель в «Никомаховой этике» советовал своему сыну «во всем остерегаться удовольствия и того, что его доставляет, потому что об этих вещах мы судим крайне пристрастно. А значит, именно то, что испытали к Елене старейшины [троянского] народа, и нам надо испытать к удовольствию и при всех обстоятельствах повторять их речи, ибо если мы сможем, как они, отдалить от себя удовольствие, то меньше будем совершать проступки»[697]. Троянские старейшины в «Илиаде»

…лишь только узрели идущую к башне Елену,
Тихие между собой говорили крылатые речи:
«Нет, осуждать невозможно, что Трои сыны и Ахейцы
Брань за такую жену и беды столь долгие терпят:
Истинно, вечным богиням она красотою подобна!
Но, и столько прекрасная, пусть возвратится в отчизну:
Пусть удалится от нас и от чад нам любезных погибель!»[698]

Помнилось знатокам Аристотеля и другое его рассуждение: «Удовольствия – это препятствия для рассудительности, причем препятствие тем большее, чем больше сами удовольствия, как, например, удовольствие от любовных утех, ведь, предаваясь им, никто, пожалуй, не способен что-нибудь понять умом»[699]. То, что сообщал о жизни Аристотеля Диоген Лаэртский, наводило на мысль: Стагирит на собственном опыте знавал затмение рассудка под воздействием любви. Ведь когда он влюбился в будущую мать Никомаха, она была наложницей одного тирана, и, когда тот согласился отдать ее, Аристотель «от радости стал приносить смертной женщине такие жертвы, какие афиняне приносят элевсинской Деметре»[700]. С этой темой была связана мысль Аристотеля, что «самому любить лучше, чем быть любимым: любить – это некое действие, доставляющее наслаждение, и благо, а быть любимым не вызывает в предмете любви никакой деятельности»[701].

Мастер Домашней книги. Аристотель и Филлида. Между 1475 и 1480

По канве перекочевавшей на Запад арабской сказки о шахе, мудром визире и рабыне[702] университетская братия сочинила ехидную историю о том, как Аристотель, озабоченный чрезмерным увлечением Александра красавицей Филлидой (другой вариант – Кампаспой), предупредил его, что женщины способны довести до гибели даже очень сильных мужчин. Кобылица молодая была взбешена. Она разожгла в философе неутолимую страсть и в знак своего торжества прокатилась на нем верхом[703].