Искусство эпохи Возрождения. Нидерланды, Германия, Франция, Испания, Англия

Ангелы зла обречены. Но тот, которого только что опрокинул Михаил, еще держится на небе: он словно бы распластался в воздухе, держа на себе и Михаила, и ангела-лучника. Без этой опоры не чувствовалась бы сила удара копья. Чтобы уплотнить пространство под острием копья, Альбрехт подвел под опрокинутого демона еще одного, со страусиной головой, и сгустил здесь штриховку неба.

Справа остатки драконьей рати валятся вниз, преследуемые воинами Михаила. Среди облачных фестонов мелькают светлые и темные крылья, пряди волос, трепещущие складки хитонов, сверкающее оружие, ангельские лики и звериные морды, извивы тел, роговые панцири и змеиные хвосты. Трудно было бы выделить из кишащей массы какой-либо мотив, если бы Дюрер не осветил всю ее скользящим светом справа, превращающим умопомрачительное сплетение линий в подобие готической алтарной резьбы, бликующей в сиянии свеч.

Земля, выхваченная из мрака призрачным светом, замерла в ожидании исхода битвы. Внизу, точно под острием копья, высится изуродованный ударом молнии дуб. Справа, под клубком падающих тел, расстилается море – стихия дракона, из которой вскоре выйдет семиглавый зверь, покоритель всей земли. Горе живущим на земле и на море!

Альбрехт Дюрер. Битва архангела Михаила с драконом. Лист 11 из цикла «Апокалипсис». 1496–1498

Альбрехт Дюрер. Автопортрет. 1498

Успех «Апокалипсиса» был огромен, и в том же году Дюрер выпустил дополнительный тираж, на этот раз с немецким текстом[764]. От профессоров богословия и гуманистов до простых бюргеров – в самых разных кругах нашла эта книга благодарных зрителей. Через тринадцать лет Дюрер еще раз издал латинский вариант «Апокалипсиса», добавив к титульному листу изображение являющейся святому Иоанну «жены, облеченной в солнце»[765].

Листы цикла, печатавшиеся без текста, стали ценить как самостоятельные произведения. Они разошлись по всему свету не только в оригинальных оттисках, занявших почетное место в папках коллекционеров, но и через подражания, реплики и бесчисленные репродукции. Людей, знающих гравюры Дюрера, но не читавших Откровение, стало больше тех, кто знает текст святого Иоанна, но не видел этих гравюр. Не будет особым преувеличением сказать, что в наше время мир видит Откровение святого Иоанна через иллюстрации Дюрера.

«Если надо было бы представить все немецкое искусство всего лишь одним произведением, то это был бы „Апокалипсис“ Дюрера… Эти гравюры на дереве значат для нас, немцев, то же, что для итальянцев фрески Джотто в капелле дель Арена в Падуе или для французов образы Королевского портала Шартра», – пишет современный историк искусства[766].

На автопортрете Дюрера в Прадо[767] мы видим художника таким, каким он хотел выглядеть в год завершения работы над «Апокалипсисом». Когда на душе у вас уныло, взгляните на этот портрет – и жизнь уже не покажется вам такой серой и утомительной. Трудно сказать, что́ для этого человека важнее – очаровывать ли своим обликом или своей живописью. Германский Аполлон, статный, златокудрый, с зелеными глазами миндалевидной формы, выдающей пикантную примесь мадьярской крови, сидит у окна, благожелательно поглядывая на вас. Вы спрашиваете: кто таков этот красавец?[768] Вот вам подпись под окном, в котором видны далеко за рекою немецкие отроги Альп и сверкающие под синим небом глетчеры: «Это я написал самого себя двадцати шести лет. Альбрехт Дюрер. 1498». Вы, наверное, думали, что Дюрер – нюрнбергский ремесленник-богомаз, обезьяна Господня? Помилуйте, Альбрехт Дюрер – вполне светский человек. И притом богатый: один его наряд – целое состояние. Итальянцы могли бы назвать такого «gentiluomo», если б судили не по происхождению. Ремесленник в поте лица своего трудится, зарабатывая на хлеб. А этот молодой человек сидит, гордо выпрямившись и преспокойно сложив руки, обтянутые лайковыми перчатками.

Портрет, в котором любовно выписана каждая прядь чудных волос, каждая складочка сорочки, каждая нить золотного шитья, каждый стежок на перчатках, – этот портрет, стоивший немалого труда, внушает вам впечатление, что никакого труда тут не было и в помине. Словно бы сама собой, по волшебству, возникла эта картина о праздном художнике. Дюрер дает своим современникам урок: искусство живописи – это прежде всего духовный, а не физический труд. Художество возвышается над всеми ремеслами. Сопоставьте природу, что за окном, и сидящего перед вами человека. Бог сотворил природу? Искусство тоже от Бога, а не от природы. В окне видны три стихии: небо, земля и вода. Четвертую, огонь, Дюрер чувствует в своей душе. Метафорически выведенный вовне огонь, эта творящая стихия, окаймляет лицо художника золотом волос, как иконным окладом. Намеченная наверху арка смягчает жесткость прямых линий округлым ренессансным очерком[769]. После того как «Апокалипсис» закончен, Альбрехт Дюрер готов примириться с Италией.