Лукас Кранах Старший. Кабаны, преследуемые собаками. Ок. 1530–1540
Фон большинства виттенбергских портретов Кранаха – черный; изредка – тусклых оттенков голубого, зеленого, желтого. В раме, нижний профиль которой делали похожим на подоконник, такой фон – равномерный, гладкий, углубленный слоем прозрачного лака – казался окошком в комнате, где нет ничего и никого, кроме обитающей там персоны. Достаточно легчайших теней, чтобы лицо, светлеющее в сумраке, приобрело объем и стало восприниматься как гладкое твердое тело, в одних портретах словно светящееся изнутри, в других – освещенное извне. Ничего подобного нет в портретных этюдах: там у лиц нет ни этого свечения, ни твердости; они словно бы возникают на листе, не успевая застыть.
Большинство портретов Кранаха – высотой около полуметра. В такой формат можно вписать лицо в натуральную величину, но Лукас уменьшал его раза в полтора-два, оставляя место для головного убора, платья, лат, перчаток, оружия. Все это у него написано с величайшей тщательностью, но иначе, нежели лица: красочно, плоско, орнаментально, будто околичности существуют сами по себе, как платье, нарисованное на ширме с отверстием для лица в ателье уличного фотографа. Околичности сообщают о статусе изображенной особы, иногда о ее принадлежности к определенному семейству, о событии, к которому приурочен портрет. В этом Лукас не оригинален. Но лучше любого другого портретиста своего времени он понимал, что аксессуары принадлежат двум различным пространствам – реальному, в котором висит портрет, и воображаемому, в котором живет модель. Обрамленная дощечка, несущая на себе изображение персоны, должна быть приятна даже для беглого взгляда издали, когда воспринимается только цветовой аккорд. Лукас любил привлечь внимание пламенеющими сочетаниями красного, желтого, золотистого с черным, реже с коричневым, бурым, зеленым. Почти в каждом портрете есть кусочек блаженно-легкого прохладного белого. Иногда встречается строгое сочетание черного с золотым и белым; бывает и более терпкое – оливковый фон, иссиня-черный наряд, рыжие волосы.
Прежде всего своей вещественной красотой – то торжественной, то изысканной – привлекали внимание портреты, созданные Кранахом. Первый эмоциональный отклик, неизменно положительный, окрашивал собой более близкое знакомство с изображенной персоной, когда аксессуары воспринимались уже в соответствии с их житейским назначением. И тут острая кисть Лукаса заставляла зрителя еще шире раскрывать глаза от изумления, демонстрируя чудеса ткачества, шитья, плетения, ковки и прочих ремесел. В таком окружении лицо модели светилось, как благородный камень в роскошной оправе.
Свадебный портрет герцога Генриха I Благочестивого и Екатерины Мекленбургской стал первым в мировой живописи светским портретом в полный рост. Ныне впечатление от этой работы ослаблено тем, что портрет распилен пополам, супруги отделены друг от друга. Представьте себе торжественность огромного черного квадрата с двумя пламенеющими фигурами. Тогда станет заметна перекличка косых линий, пронизывающих оба силуэта (венок Генриха, положение правых рук, меч и красная полоса на платье Екатерины, пес и собачка), и вы сможете увидеть, как Генрих решительным жестом, а Екатерина всем корпусом, обращаясь друг к другу, делают очевидным различие между официальной и приватной сторонами своего союза. Генрих Благочестивый был далек от гуманистических увлечений. Ему нравилось чистить пушки, которые проектировал для него Лукас. «Космографическим» намекам здесь не место. Взаимность чувств подтверждена обоюдным интересом пса и собачки. В черном пространстве еще не замер звук купидоновых стрел, сливающийся со свистом ветхозаветного змея: отныне эта чета наследует ответственность прародителей перед Богом за продление своего рода.
«Вечный образ своего духа Лютер выразил сам, смертные его черты запечатлел воск Лукаса. 1520» – гласит подпись под гравированным на меди портретом Лютера в образе монаха-августинца. Это первый из многих дошедших до нас кранаховских портретов реформатора. Кранах поспешил размножить портрет в страшный для своего друга момент: папа отлучает еретика от церкви – и тот сжигает папскую буллу. «Воск Лукаса» – похвала правдивости портрета, и все же этой метафорой заслуга художника принижена. Современник, видевший Лютера в 1519 году, заметил в его лице лишь изнуренность заботами и трудами[849]
. Лукас же запечатлел совестливость, истовость, человечность Лютера. «Воск Лукаса» – только средство, благодаря которому эти качества отлились в форму, но форма крепка как камень. Пройдет несколько месяцев, и в Вормсе перед императором Карлом V, князьями и епископами Лютер на требование отречься от своих сочинений ответит: «На том стою я и не могу иначе. Бог мне в помощь, аминь».Лукас Кранах Старший. Портрет Ганса Лютера. Ок. 1527
Лукас Кранах Старший. Портрет Генриха Благочестивого и Екатерины Мекленбургской. 1514