Искусство эпохи Возрождения. Нидерланды, Германия, Франция, Испания, Англия

Исполинская ель – примета этого места, которую, верно, видно и с противоположной стороны. От этого возникает чувство, будто ты находишься в центре округи. Ель, единственная и неповторимая, как и ты сам, придает тебе уверенности: ты достиг этой точки! Ты и это могучее дерево – вы рядом! И больше нет здесь вам равных. Ощущение, будто ты растешь и набираешься силы, подтверждено тем, что ты смотришь на ветви ели не снизу, а с некой равновеликой высоты, как если бы ты и это детище природы – оба были великанами. Душа у вас одна. И вот уже кажется, будто не ты смотришь вдаль от подножия ели, а сама она созерцает даль твоими глазами. И в самом деле: справа там нет ничего примечательного; все, что вызывает любопытство и притягивает взгляд, находится левее. Твой взгляд – воздушный мост, перекинутый от ели на противоположный берег реки и все выше, выше, к исчезающей за левым краем офорта вершине, которая почти соприкасается с облаками.

Если перевернуть офорт вверх ногами, то на месте подробно вырисованных построек, воздвигнутых на узкой прибрежной полосе под отвесным обрывом скал, окажется взлохмаченная крона ели. Этого опыта достаточно, чтобы почувствовать, как важно было для Альтдорфера навести своего зрителя на мысль о двух темах: с одной стороны, буйное «творчество» природы, с другой – целенаправленное упорство человека. Ель гордится своей лохматой шевелюрой, в рост которой пошли силы земли. Человек встраивает в дикий ландшафт свои кристаллические структуры, и силы для их возведения он берет не от земли, а с неба, от Бога, от умопостигаемого порядка мироздания.

Нам нетрудно представить себя обитателями селений, замков и монастырей, разбросанных на склонах гор. Брейгель, сам вознесшись ввысь, оставил бы нас в наших жилищах. Альтдорфер, напротив, ведет нас за собой на вершину и ставит рядом с мировым древом не для того, чтобы самому насладиться чувством превосходства, – он хочет, чтобы это чувство возникло в наших душах. Оказывается, мы – пигмеи, ползающие по холмистому лону земли, – способны с достоинством выдержать соседство косматого природного великана, издревле сторожившего это место.

Определенность места. Эта особенность произведений Альтдорфера неразрывно связана с темой пути: места́ суть вехи пути. Сравните две картины, написанные Альтдорфером между 1520 и 1525 годом: «Рождество Марии» и «Рождество Христа».

Рождение Марии представлено под сводами фантастического романского храма, пространство которого вы можете охватить взглядом благодаря сложнейшей перспективе. От ложа святой Анны, находящегося в боковом нефе[934], открываются виды на алтарную преграду, пресвитерий и деамбулаторий. Хотя построить такую церковь в действительности было бы невозможно, символика ее ясна: появлением Марии на свет ознаменовано исполнение ветхозаветных пророчеств и утверждается преемственность Священной истории. Однако созданный Альтдорфером художественный эффект – нечто большее, чем указание на эти общеизвестные истины. Глядя на бодрую роженицу, на служанку, подающую ей еду, на повитух, одна из которых любуется ладным младенцем, вы можете на время забыть, что преисполненная благополучия сценка занимает лишь небольшой уголок картины. Но рано или поздно вы переведете взгляд вверх и в сторону – и тогда у вас дух захватит от высоты и простора. Рождение девочки в одной иерусалимской семье становится грандиозным событием Священной истории.

Столпы храма опоясаны хороводом ликующих ангелов. Когда скользишь взглядом по трепещущим крылышкам, развевающимся одеждам, извивающимся лентам, мелькающим лицам, ручкам и ножкам этих очаровательных малышей, то возникает впечатление непрерывного вращения[935]. Ангел постарше, с кадильницей, источающей благовонный дым, спускается из центра хоровода к маленькой Марии. Опустив глаза, вы видите задумчиво приближающегося Иоакима – пастуха в праздничной красной одежде, который, вопреки обычной иконографии, так же молод, как и его жена. Небесная и земная зоны храма разграничены и соединены чередой окон, образующих нисходящую полосу, тройным повтором конхи в виде морской раковины[936] и свечением на столпах, словно раскаленных неземной энергией.

Альбрехт Альтдорфер. Рождество Марии. Ок. 1520–1525

В принципе та же схема в «Рождестве Христа». От Марии, Иосифа и пары маленьких ангелов, любующихся только что явившимся на свет Иисусом, простирается ввысь и вдаль необъятное пространство. Но здесь, в отличие от «Рождества Марии», все неопределенность и трепет. В бездне иссиня-черного неба, в ореоле Рождественской звезды мерцают мириады крохотных ангелов. Но и этот огненный ореол, и светящиеся ангелы в выси, и другие, с фонарями, очерчивающими круги света на снегу, – все меркнет в сиянии, распространяющемся от Божественного Младенца. Золотистый свет, отражаясь от заснеженной земли, выхватывает из темноты скалы, похожие на руины, и руины, похожие на скалы. На горизонте разгорается тревожная заря первого утра Нового Завета.

Альбрехт Альтдорфер. Рождество Христа. Ок. 1520–1525