Сузо говорит о бездонной пропасти всяческих наслаждений, Экхарт – о «безмерной и безвидной бездне безмолвного и пустынного Божества» и напоминает, что «душа черпает высшее блаженство… погружаясь в пустынное Божество, где нет ни деяния, ни образа…» (Predigten
60, 76). В этой бездне, продолжает Таулер, «дух утрачивает себя самого и уже не ведает ни Бога, ни себя, не постигает ни равного, ни неравного, ни чего бы то ни было, ибо низвергается в Божье единство и забывает всякое различие» (Predigten 28). Ни деяния, ни образа, ни различий, ни отношений, ни познания: Средневековье поздних мистиков поистине ничего не может сказать нам о красоте.В этот переходный период от эстетики XIII века к Возрождению лишь художники, энергично заявляя о себе, выражая свою гордыню и свое индивидуальное начало и критическое осознание своего ремесла (от трубадуров до Данте), смогут сказать что-то значимое для истории эстетического восприятия и эстетической теории.
10. Теории искусства
10.1. Теория искусства (ars)
Нет сомнения в том, что теория искусства является наиболее анонимной главой в истории средневековой эстетики. Действительно, средневековый взгляд на ars
, искусство, (помимо многочисленных и характерных нюансов, объяснить которые мог бы лишь их обстоятельный анализ) остается почти общепринятым и коренится в классическом интеллектуалистском учении о делании человека. Такие определения, как, например, ars est recta ratio factibilium (искусство является правильным определением изготовляемого; S. Th. I–II, 57, 4) или ars est principium faciendi et cogitandi quae sunt facienda (искусство есть начало делания и размышления о том, что должно делать; Summa Alexandri II, 12, 21), звучат так, как будто у них нет конкретного автора. Средневековье повторяет и формулирует их на разные лады, начиная от Каролингов и кончая Дунсом Скотом. За основу берутся прежде всего труды Аристотеля, а также вся греческая традиция, Цицерон, стоики, Марий Викторин, Исидор Севильский, Кассиодор.Приведенные выше формулировки основаны на двух принципах: познавательном (ratio, cogitatio)
и творческом (faciendi, factibilis) – на этих-то предпосылках и выстраивается учение о природе искусства. Искусство – это познание правил, с помощью которых можно создавать те или иные вещи, причем познание уже существующих, объективных правил – в этом Средневековье едино. Ars называется так потому, что оно arctat, сжимает, говорит нам Кассиодор, в привычном для себя ключе вольно обращаясь с этимологией (Institutio saecularium litterarum, PL 70, col. 1151). Спустя несколько веков эти слова без изменения воспроизводит Иоанн Солсберийский (Metalogicus I, 12). Но ars возводят и к греческому (доблесть, добродетель), о чем замечает – вместе с Кассиодором – Исидор Севильский (Etymologiarum libri XX, I, 1), ведь ars – это умение или способность что-то делать, а следовательно, virtus operativa – деятельная сила, сила практического разума. Искусство относят к области делания (fare), но не действия (agire), последнее относится к сфере нравственности и к той регулирующей силе (virtus), каковой является Благоразумие, recta ratio agibilium (правильное определение того, как надо действовать). Как отмечают теологи, искусство имеет некоторую аналогию с Благоразумием, но Благоразумие управляет практическим суждением относительно случайных ситуаций, направлено на благо человека, тогда как искусство, напротив, упорядочивает действие, направленное на физический (например, скульптуру) или умственный (логика или риторика) материал. Искусство имеет своей целью bonum operis (благо, или качество, создаваемой вещи): для кузнеца важно сделать хороший меч, ему не важно, в каких целях его используют – благородных или порочных. Таким образом, интеллектуализм и объективизм – два аспекта средневекового учения об искусстве: искусство – это знание (ars sine scientia nihil est, то есть искусство без знания – ничто), и оно творит предметы, наделенные собственной самодостаточностью, творит искусственные вещи. Искусство – это не выражение, а творчество, действие, предполагающее осязаемый результат.