Читаем Искусство и наука танцевально-двигательной терапии. Жизнь как танец полностью

Таким образом, мы видим, что вопросы, которые были подняты первоначально через метафору бросания мяча, проявились еще раз в работе с новой метафорой: жесткость и гибкость – считаться или не считаться с опытом другого человека, брать на себя ответственность или не брать. В то же время образы, прорабатываемые в ходе терапевтического процесса и относящиеся к одному «семейству» метафор движения, предлагают Н. возможность обозначить новое видение проблем, формирующееся в ходе этого процесса. Приведем высказывание Н.:

Мне нравится делать записи, выражая то, что наполняет меня и изменяется во мне. Как и в случае с воздушным шаром, независимо от того, сколько воздуха я вдуваю в него и сколько воздуха остается внутри него, всегда найдется еще воздух, чтобы надуть его, и воздушный шар взмоет ввысь, и будет испускать воздух, из которого будет надуваться новый воздушный шар.

Когда мы активируем движения, лежащие в основе определенного словесного выражения, мы приводим в действие «эмпирическую основу» используемого метафорического выражения. Если верно, что «ни одну метафору нельзя понять или даже адекватно представить в отрыве от ее эмпирической основы» (Lakoff, Johnson, 1980, p. 19), то можно сказать, что метафора движения не только представляет собой важнейший инструмент для проверки описаний и принципов, лежащих в основе теории, но и служит для исследования нюансов опыта через едва заметные качественные вариации движения. Когда мы сосредотачиваем внимание на том, какие процессы это движение запускает внутри индивида, значительно расширяется эмпирическое понимание первоначальной метафоры.

Таким образом, мы восстанавливаем полный спектр выразительных и творческих возможностей, заключенных в метафорической концепции, и застывших метафорах, через которые их можно передать (выразить). Кажется, будто замороженная или окаменевшая метафора растаяла и вернулась к жизни, щеголяя полнотой ассоциативной силы и показывая тем самым неожиданные пути, которые могут быть использованы при изучении скрытой метафорической сети. Именно этот особенный путь, выбранный пациентом в его физическом и вербальном приключении-исследовании, это новое измерение свободы раскрывает или создает для пациента и терапевта окончательный «смысл» метафоры пациента.

Превращения метафоры в движение, ощущение живости опыта, приобретение знаний в процессе изготовления чего-либо – все это представляет собой тип знаний, который Райл (Ryle, 1979) назвал «знанием как» в отличие от «знания что»[39]. Позже другие концептуализировали эти понятия соответственно как «процедурные» (практические) и «декларативные» (теоретические): «Предоставление внутренней структуры базы данных для аксиоматизирования совокупности знаний – это декларативный подход»; «знание о том, что такое «p», чтобы вывести «q» из «p»… представляет собой типичное выражение декларативного мышления»; «Напротив, знание о том, как сделать что-то, относится к процедурным стратегиям в различных областях (война, кулинария, езда на велосипеде и др.)» (Nef, 2008 p. 385). Мы можем прочитать все энциклопедические статьи о законах гравитации, о различных частях велосипеда, об анатомии человека, но мы учимся бросать мяч, ходить по канату, ездить на велосипеде или танцевать только путем выполнения всего этого. Действительно, мы учимся и осваиваем эти виды деятельности, не зная ничего или почти ничего о том, что энциклопедия рассказывает нам о них. Тем не менее существуют различные виды знаний:

Одно дело владеть каким-то навыком, а другое понимать теорию, стоящую за этим навыком… искусство или метод могут обычно развиться позже в формальные знания на более высоком уровне, а формальные знания могут позднее стать отправной точкой нового искусства (Breger, 2008, р. 146–147).

Наше психомоторное развитие является, по существу, «знанием как»[40].

Канат

Бледная, словно повисшая на своей сумочке, вместо того, чтобы позволить сумочке свисать с ее плеч, и ступающая по узкой полоске, как будто заключенная в невидимую мембрану, ограничивающую ее личное пространство, D. входит в терапевтическое пространство. Она говорит: «Мне кажется, что я иду по канату».

Ноги на земле

Я прошу Д. представить, будто в нашем терапевтическом пространстве есть канат, подобный тому, который она только что упомянула, и пройтись по нему. Д. – невысокая, легкая женщина, чуть за сорок. Она идет так, словно парит над землей. При более пристальном взгляде кажется, что ее ноги едва касаются земли; ей, похоже, не хватает надлежащей поддержки. Ее позвоночник жесткий до самой шеи, как будто она подвешена и висит на позвонках с третьего по пятый. Поэтому мы посвящаем несколько сеансов работе над осанкой и заземлением[41].

Д.: Что значит ходить по канату?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Песни, запрещенные в СССР
Песни, запрещенные в СССР

Книга Максима Кравчинского продолжает рассказ об исполнителях жанровой музыки. Предыдущая работа автора «Русская песня в изгнании», также вышедшая в издательстве ДЕКОМ, была посвящена судьбам артистов-эмигрантов.В новой книге М. Кравчинский повествует о людях, рискнувших в советских реалиях исполнять, сочинять и записывать на пленку произведения «неофициальной эстрады».Простые граждане страны Советов переписывали друг у друга кассеты с загадочными «одесситами» и «магаданцами», но знали подпольных исполнителей только по голосам, слагая из-за отсутствия какой бы то ни было информации невообразимые байки и легенды об их обладателях.«Интеллигенция поет блатные песни», — сказал поэт. Да что там! Члены ЦК КПСС услаждали свой слух запрещенными мелодиями на кремлевских банкетах, а московская элита собиралась послушать их на закрытых концертах.О том, как это было, и о драматичных судьбах «неизвестных» звезд рассказывает эта книга.Вы найдете информацию о том, когда в СССР появилось понятие «запрещенной музыки» и как относились к «каторжанским» песням и «рваному жанру» в царской России.Откроете для себя подлинные имена авторов «Мурки», «Бубличков», «Гоп со смыком», «Институтки» и многих других «народных» произведений.Узнаете, чем обернулось исполнение «одесских песен» перед товарищем Сталиным для Леонида Утесова, познакомитесь с трагической биографией «короля блатной песни» Аркадия Северного, чьим горячим поклонником был сам Л. И. Брежнев, а также с судьбами его коллег: легендарные «Братья Жемчужные», Александр Розенбаум, Андрей Никольский, Владимир Шандриков, Константин Беляев, Михаил Звездинский, Виктор Темнов и многие другие стали героями нового исследования.Особое место занимают рассказы о «Солженицыне в песне» — Александре Галиче и последних бунтарях советской эпохи — Александре Новикове и Никите Джигурде.Книга богато иллюстрирована уникальными фотоматериалами, большая часть из которых публикуется впервые.Первое издание книги было с исключительной теплотой встречено читателями и критикой, и разошлось за два месяца. Предлагаемое издание — второе, исправленное.К изданию прилагается подарочный диск с коллекционными записями.

Максим Эдуардович Кравчинский

Музыка