«Искусство и сама жизнь»: Избранные письма

А сейчас отвечаю на твое предложение – вставить в раму небольшую картину с розовым персиковым деревом, чтобы выставить ее у этих господ.

Хочу рассеять все сомнения насчет того, что я думаю об этом.

Для начала, если ты желаешь поместить у них мою вещь, будь то хорошую или плохую, и если это тебя порадует, то, конечно, ты волен поступить так, сейчас или позже.

Но если это должно послужить к моему удовольствию или моей выгоде, я, напротив, полагаю, что в этом нет никакой надобности.

Спроси: что доставит мне удовольствие? Только одно: если ты оставишь для себя в своей квартире то, что тебе нравится из сделанного мной, и пока не станешь продавать.

Прочее – то, что загромождает, – вышли мне сюда, по той веской причине, что все написанное мной с натуры – это каштаны, вытащенные из огня.

Гоген, против своей и моей воли, показал мне, что настало время кое-что изменить, – я начинаю составлять картины по памяти, и для этой работы мне будут полезны все этюды, напоминающие о виденном когда-то.

Зачем же продавать их, если у нас нет острой нехватки в деньгах?

Ибо я заранее убежден, что ты в конце концов станешь смотреть на вещи так же.

Ты работаешь у Гупиля, но я-то нет, с одной стороны, а с другой – я работал там 6 лет, и мы были страшно недовольны всем: они – мной, я – ими. Это старая история, но именно так обстоит дело.

Итак, поступай как знаешь, но если говорить о коммерции, мне кажется, что это будет несовместимо с моим прежним поведением – вернуться туда с картиной невинного вида, вроде того персикового деревца. Нет. Если через год-два у меня будет из чего устроить собственную выставку – скажем, десятка три картин тридцатого размера…

И если я скажу им: «Сделайте это, пожалуйста, для меня», Буссо, конечно же, пошлет меня к чертям. Увы, я немного знаю их и думаю, что не стану к ним обращаться. Я никогда не хотел ничего рушить, – напротив, ты должен признать, что я настойчиво зазываю всех туда.

Но право же, я издавна имею на них зуб.

Будь уверен, я считаю, что, как торговец импрессионистскими картинами, ты совершенно независим от Гупиля, а потому я всегда с радостью направляю туда художников. Но я не хочу, чтобы Буссо мог сказать: «Эта картина не так уж плоха для начинающего», словно до того никогда…

Напротив, я не вернусь к ним, лучше уж никогда ничего не продать, а если возвращаться – то прямо и открыто. Но они не действуют прямо и открыто, а значит, не стоит начинать это снова.

Ручаюсь, чем прямее мы действуем, тем скорее они придут к тебе, чтобы увидеть их. Ты не продаешь их, а значит, показывая мои работы, не занимаешься коммерцией вне дома «Буссо, Валадон и К^о». Итак, ты ведешь дела честно, и это достойно уважения.

Если же кто-нибудь захочет купить их – что ж, тогда им следует обратиться прямо ко мне. Но будь уверен: если мы сможем выдержать осаду, мой день настанет. Прямо сейчас я не могу и не хочу заниматься ничем, кроме работы.

Пожалуй, еще только одно: я отвечу Йет Мауве, расскажу ей много всего о Гогене и т. д., пошлю наброски, и Терстех неявно опять навострит уши. Мы с Гогеном часто беседуем о том, что надо бы устраивать выставки в Лондоне, и, может быть, пошлем тебе письмо для Терстеха. Если у Терстеха появится деятельный преемник – а этот день приближается, – он сможет работать только с новыми картинами.

Жму руку; нам нужны еще кое-какие краски.

Должен сказать также, что двоим проще прожить на 150 в месяц, чем мне одному на 250. В конце года ты увидишь, что дело пошло.

Больше пока ничего не могу сказать. Немного жалею, что моя комната не набита картинами и я ничего не пошлю, когда Гоген станет посылать свои.

Дело в том, что Гоген объяснил мне, как снимать жир, когда краски наложены толстым слоем, – нужно промывать картины время от времени.

А после этого я должен вновь приняться за них, чтобы переписать.

Если я пошлю их сейчас, цвет выйдет более тусклым, чем тот, каким он станет потом.

То, что я послал, все находят сделанным в большой спешке. Я не спорю и кое-что поменяю.

Мне очень полезно иметь такого умного компаньона, как Гоген, и наблюдать за ним во время работы. Вот увидишь, некоторые станут упрекать за то, что он больше не пишет в духе импрессионизма.

Две его последние картины, на которые ты вскоре сможешь посмотреть, с уверенностью написаны толстым слоем краски, и он даже поработал ножом. Из-за них его бретонские картины несколько отодвигаются в тень – не все, но некоторые.

У меня почти нет времени писать, иначе я бы уже написал тем голландцам. Я получил также письмо от Боша, ты помнишь этого бельгийца, чья сестра – одна из двадцатников. Ему нравится там работать.

Очень надеюсь, что он сохранит дружбу и деловые отношения с Гогеном и сможет основать тропическую мастерскую, – это будет великолепно.

Но для этого ему, по моим расчетам, требуется больше денег, чем по его собственным.