Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

С чего это вдруг академический филолог решил писать детективный роман – интересно, но не так важно. Важно, как именно он это сделал. В конце концов, многие оксбриджские старцы тоже баловались беллетристикой, и человечество от этого только выиграло. Умберто Эко играл не словами (как Льюис Кэрролл) и не классическими фольклорными структурами (как Джон Толкин), а создал и будет создавать дальше произведения совершенно иного порядка. Его главными героями были Время, История и Память. То есть культура как таковая. В какую бы обложку он этих героев ни упаковывал, в детектив ли, в приключенческий, любовный или авантюрный роман, по каким бы векам и землям ни бродили его герои – суть оставалась прежней: Эко погружал своего читателя в мир тотальной культуры. И, как и в его «Открытом произведении», посвященном современным художественным практикам, в этом мире тотальной культуры царил вполне себе такой же тотальный хаос. Только в представлении Умберто Эко хаос вполне мог быть плодотворным, куда более плодотворным, чем регламентация и порядок.

Он не был философом, он был мыслителем. Книжным мальчиком, пришедшим в университетский мир совсем не из профессорского кабинета предков. Сын прошедшего три войны бухгалтера, внук мальчика-подкидыша, получившего фамилию-акроним от Ех Caelis Oblatus («дарованный небесами»), он должен был стать юристом, а стал филологом. Но сам он сделал своей специальностью не столько слова, сколько структуры, стоящие за ними. Отсюда готовность анализировать все, что движется вокруг: разбирать по косточкам конструкцию бондианы, писать гомерически смешные «внутренние рецензии» на Библию, Гомера, Пруста, Кафку и Дени Дидро с Кантом, жестко сформулировать четырнадцать признаков фашизма, от приложения которых к нашей реальности ты немеешь, не полениться и сочинить страшно полезную для юных дарований брошюру «Как написать дипломную работу». Его не пугала современность, но говорить с ней он хотел на своем языке: «Постмодернизм – это ответ модернизму: раз уж прошлое нельзя уничтожить, ибо его уничтожение ведет к немоте, его нужно переосмыслить, иронично, без наивности». И уж точно он никогда не позволял себе сюсюкать с читателем. Его разошедшиеся многомиллионными тиражами романы и эссе учат прежде всего тому, что о сложном (читай – научном) можно и нужно говорить просто. И что нельзя унижать своего читателя недоверием к его способностям. Более того, читатель сознательно ставится в положение, когда он вынужден активно домысливать. Вот это уважение к читателю, может быть, и есть главное, что он нам завещал. А вместе с ним и всю западную цивилизацию.

12 января 2018

«Человек, томим талантом»

Посмертная выставка Владлена Гаврильчика, галерея «Борей», Санкт-Петербург

5 декабря умер художник Владлен Гаврильчик (1929–2017). Через месяц в самой старой петербургской галерее, галерее «Борей», открылась первая его посмертная выставка (ил. 40). Будут выставки еще, будут музейные и помпезные, но эта первая, поминальная, должна была состояться именно в этом подвальчике на Литейном проспекте: здесь его много раз выставляли, здесь издали книгу его стихов, здесь он сидел и тянул что-то из рюмки, здесь был и есть дом для таких, как он, – людей, которые никому ничего не хотят доказать.

Интересоваться изобразительным искусством в Петербурге и не знать Гаврильчика было невозможно. Возможно было не видеть его картин, но его самого, седого, патлатого, с узкими светлыми и насмешливыми глазами, в вечном картузе, тельняшке и, казалось, всегда одном и том же потертом пиджаке, не заметить было нельзя. Он, как домовой всего этого города, бродил по маленьким обдрипанным галереям и музейным залам с лепниной как по собственной коммуналке, где при всей общности бытия ему принадлежит каждый угол, на который он соизволит взглянуть. Его любили и уважали. Его стихотворные строчки давно вошли в городской фольклор, и автора большинство их цитирующих и не знали никогда.

Молодые организмы
Залезают в механизмы,
Заряжают пулеметы,
Отправляются в полеты.
И растаивают в дали,
Нажимая на педали