Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

Перечислить имена художников, на которых повлияла та выставка Пикассо, невозможно просто потому, что так или иначе она повлияла почти на всех. Попытки понять Пикассо, как правило, проваливались, попытки научиться чему-то – тоже: слишком сильным был удар, нанесенный в один миг художником, который невольно готовил его полувековой своей работой. Эффект был скорее этическим, чем художественным, – говорить на языке почти уже ушедшей эпохи по эту сторону занавеса было поздно. Следов уроков Пикассо в советском андерграунде явно меньше, чем свидетельств знакомства с куда менее популярным в стране Матиссом. Пикассо войдет в словарь русских художников как герой советской мифологии – одними из последних, например, в этом распишутся Вагрич Бахчанян в цикле «Picasso СССР» (1984) или Дубоссарский с Виноградовым, сделавшие выставку «Пикассо в Москве» (1994). Многие зрители 1956‐го сходятся в одном: главным уроком Пикассо был урок абсолютной свободы. Понятия естественного, как воздух, для художественного гения Пикассо, и вожделенного в своей недосягаемости для советских художников. Позже Пикассо войдет в постоянную экспозицию ГМИИ, ставшая в 1961‐м директором музея Ирина Антонова устроит еще не одну выставку испанца, его место в пантеоне в СССР уже не будет никто оспаривать, но сам Пикассо так никогда в Москве и не появится. Его роман с Россией проходил на французской земле – от дружбы с русскими собутыльниками по Бато-Лавуар и «Ротонде» до работы для Дягилева, от русской жены до Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами», которую он принял в 1962‐м как негласный залог того, что давление на советских авангардистов станет меньше, но носить предпочитал на ширинке своих штанов.

Нынешняя выставка в ГМИИ обещает «всего» Пикассо, благо собрание музея Пикассо это позволяет. Шедевров в избытке. Все положенные периоды – от голубого до неоклассического, все техники – от рисунка до керамики и скульптуры, плюс фотографии и иллюстрированные книги. Это может быть шикарная, но спокойная, академическая выставка. Если только не случится чудо и не повторится магия 1956-го – пусть по-другому, пусть с новым опытом и приобретенным языком описания, пусть с прекрасным знанием всего, что было после. И сегодняшний зритель вполне в состоянии попасть под невероятное обаяние Пикассо, может быть, единственного художника ХX века, к которому слово «гений» приклеилось сразу и без малейших усилий. Чудо это вполне возможно. С ним все возможно. Это описал когда-то еще Диего Ривера: «Пикассо может не только из черта сделать праведника, он может заставить Господа Бога пойти истопником в ад».

5 октября 2010

Случайное знакомство

«Обнаженная в красном кресле» Пикассо из галереи Тейт, Государственный Эрмитаж

Боюсь, что календарное соседство с только что закончившейся мегаэкспозицией из музея Пикассо шедевру из Тейт могло повредить. Да, для Эрмитажа, Пикассо которого заканчивается 1914 годом, возможность показать классическую работу 1930‐х чрезвычайно соблазнительна. Но только что музей демонстрировал те же 1930‐е годы в таком изобилии, что и добавить почти что нечего. Остается говорить о превратностях любви.

«Обнаженная в красном кресле» была написана в 1932 году. Это время в мировом пикассоведении проходит под кодовым названием «период Мари-Терез Вальтер». 45-летний художник встретил 17-летнюю Мари-Терез Вальтер в январе 1927 года у выхода из метро возле парижского магазина «Галерея Лафайет». «Он просто взял меня за руку и сказал: „Я – Пикассо. Вместе мы будем делать замечательные вещи“». Это имя ей ничего не говорило, чем он занимается – тоже, но она согласилась ему позировать. А через несколько дней – и на целых девять лет – они стали любовниками. Связь скрывалась: он был женат, она была несовершеннолетней, – но практически каждая из работ, сделанных в первые годы этой любви, говорила о ней. Мари-Терез Вальтер присутствует более чем на сотне живописных и графических работ Пикассо. Она же – в знаменитых скульптурных «головах из Буажелу», которые только что видели посетители московской и питерской выставок Пикассо. Ее даже среди тысяч вещей Пикассо так много, что характерные очертания ее литого округлого тела узнаваемы знатоками искусства и без подписи. Это ли не лучший гимн любви, который мог спеть любимой одержимый ею художник.