Искусство легких касаний

— Я уже понял, — сказала верхняя темнота кавказским голосом. — Потом скажу, не буду вам кайф ломать. Давай дальше, Плеш.

— Чепушила этот, значит, открывает дверь. За ней лесенка вверх, узкая такая, но отделка пиздец. Дерево, сталь, стекло. Он по ней. Я за ним. Два пролета, еще одна дверь, он ее открывает, бля… Я смотрю и глазам не верю. Мы на палубе.

— Какой палубе?

— Яхты, — ответил Плеш. — Огромнейшей яхты.

— Чего ты увидел конкретно? — спросила верхняя темнота. — Опиши.

— Там такая крыша сверху… Вернее, не крыша, потому что стен под ней не было, а как бы огромный козырек с лампами. И под самой большой круглой лампой — здоровый накрытый стол. А рядом такой широченный диванище с подушками. Дальше ограждение — и за ним вечернее море. Далеко-далеко на горизонте земля — какие-то горы торчат. Типа как бы острова. И на них редкие такие огоньки… В небе закат, красиво, слов нет. И воздух такой свежий, такой соленый, что даже больно. Я только тогда понял, как в столыпине воняло.

— Ахуеть.

— А ниже и дальше, — продолжал Плеш, — еще одна палуба. И на ней, в натуре, самый настоящий вертолет.

— А еще кто-нибудь там был, кроме этого чепушилы? — спросил чертяка снизу.

— Да. На диване. Такие нереально красивые телки в восточных нарядах, и на голове у каждой как бы шлем в виде золотого храма. Танцовщицы. Всего десять или около того. У некоторых в руках музыкальные инструменты — я таких раньше даже не видел. У одной как бы длинная мандолина. У другой маленькие гусли. А у третьей какие-то гонги на палочках. Я реально таких обалденных баб никогда в жизни не встречал. Вообще никогда. А потом смотрю… У них кадыки. Небольшие такие, но если приглядеться, видно.

— Девочки с хуем, — проговорил один из чертей презрительно и сплюнул.

— Ты че, в хате плюнул, дурила? — спросили сверху.

— Я на ботинок, — сказал черт. — На свой ботинок, в натуре.

— Гляди, пропадало ложкомойное, каждый день глиной умываться будешь… Плеш, и че дальше было?

— Дальше… Дальше приглашает он меня к столу. А там… Напитки разные. Вина в основном. Красные, белые… И салатики всякие, закусочки, все в маленьких таких тарелочках. Даже не на еду больше похоже, а на какое-то мелкое изобразительное искусство. В музее можно показывать. Я говорю — что это за еда такая? А он отвечает — косяки. Я не понял сначала — какие косяки? Чепушила засмеялся и говорит — не, не такие, как в столыпине. «K-a-i-s-e-k-i». Еда такая японская.

— Про еду не надо, — сказала верхняя полка, — день не жрали.

— Короче, садимся мы за стол, и трансы со своего дивана тихонько играть начинают. Музыка приятная такая, тихая, ненавязчивая. Тинь-тинь-та-ра-ра, тинь-тинь-та-ра-ра… Чепушила этот налил вина два бокала, выпили мы, потом за хавчик взялись, и голова у меня влегкую закружилась. И тогда чепушила говорит — теперь понимаешь, любезный? Я и отвечаю — почти, говорю, но не совсем. А он тогда спрашивает — ты такое вкусное белое вино когда-нибудь пил? Нет, отвечаю. Никогда. А он говорит, это, между прочим, самое обычное «Пино Грижио», ничего особенного. А косяки понравились? Небесная хавка, отвечаю, просто небесная. А он говорит — хавчик-то тоже ординарный. Хорошими поварами сделан, качественные продукты, но ничего сверхъестественного. Любой человек с регулярным заработком может себе время от времени позволить…

— Не говори про еду, гад, — сказала темнота.

— Не гад я, а честный фраер, — огрызнулся Плеш. — Дальше рассказывать или нет?

— Рассказывай. Только про еду не упоминай. Заменяй словом «чифирь».

Плеш вздохнул, собираясь с мыслями.

— Короче, сидим мы с ним, чифирим, чифирим, и он мне свою жизненную философию излагает. Человек, мол, живет для удовольствия и наслаждения. Любой человек, бедный или богатый, живет только и единственно ради него. Потому что люди так устроены, что иначе жить не смогут и не станут. Просто у разных социальных классов эти удовольствия разные. Во всяком случае, внешне. Но та часть человеческого мозга, которая их испытывает, совершенно одинаковая.

— Резонно говорит, — заметила темнота. — Я тоже про такое думал. Чифирь в хате — это как на воле кокаин. Даже лучше, когда долго чалишься.

— Вот. Он то же самое примерно объяснять стал. Лучшее в мире вино, говорит, если его каждый день пить, станет пресным как вода. А если после пары суток в столыпине вот этого обычного «Грижио» выпить, оно нектаром покажется. Чувствуешь, говорит, куда клоню? Пока нет, отвечаю. Он говорит — а ты подумай, что будет, если после суток в столыпине действительно лучшего в мире вина выпить? Я только плечами пожал. И тогда он… Про бухло можно?

— Можно, — пробурчала темнота.