– Ты сказала ему? –с трудом спросила она служанку.
– Нет, – отрезала Напе.
– Что вы скрываете?!
– Госпожа убила в себе плод.
Назон растерялся:
– Я ничего не знал. Почему вы молчали?
Целуя руку Терции, он заплакал. Утомлённо вздохнув, она закрыла глаза. Он продолжал плакать, уткнувшись лицом в подушку.
– Я знаю больше тебя о науке любви, – сказала Терция – Если для мужчины это забава, то для женщины любовь слишком близко соседствует со смертью.
Служанка оттащила его от постели со словами:
– Не тревожь госпожу.
– Она не умрёт? – совершенно растерявшись, лепетал он. – Надо произвести очищение серой… Боги всеблагие! – И. вырвавшись из её рук, он снова прильнул к больной.
Позднее, когда страхи улеглись и Терции стало полегче, на свет появились такие стихи:
«Бремя утробы своей безрассудно исторгла Коринна
И, обессилев, лежит. С жизнью в ней борется смерть.
Втайне решилась она на опасное дело; я вправе
Гневаться… Только мой гнев меньше, чем страх за неё.
Матерь Изида, чей край там, где Нил протекает,
Систром твоим заклинаю тебя и Озириса ликом ,
Взор свой сюда обрати, помоги моей милой.
Будь благосклонна и ты, о Илифия, к жарким моленьям,
Ты, что жалеешь всегда беременных женщин!
Сам я почту твой алтарь фимиамом,
Надпись добавлю к дарам: Назон за спасенье Коринны.
Лишь помоги!…»
Глава 16. Коринна
Терция выздоравливала долго, так долго, что её возлюбленный, неутешный поначалу, заскучал и стал потихоньку пропадать из дома. Не в силах забыть пережитый испуг, он сочинил сердитые стихи и велел Напе чаще подсовывать табличку с ними госпоже.
«Подлинно ль благо для жен , что они не участвуют в битвах,
Если себя без войны собственной ранят рукой?
Та, что пример подала, исторгнув впервые зародыш,
Лучше погибла б тогда, чтобы других не смущать.
Можно ль неспелую гроздь срывать с лозы виноградной?
Можно ль жестокой рукой плод недозрелый срывать?
Свалятся сами, созрев. Зародышу дай развиваться,
Стоит чуть-чуть потерпеть, если наградою жизнь.
Ты и сама б не жила, моя дорогая,
Если бы матушка сделала то, что сделала дочь.
Боги благие, лишь раз ей простите,
Но и довольно: потом пусть наказанье несёт.»
Похудевшая, печальная Терция тихо лежала в постели, бессильно уронив дощечки со стихами. Мальчишка, поэт, шалопай, что с него взять! Напе, не отходившая ни на шаг, тревожно склонилась к изголовью:
– Скажи, чего тебе хочется, госпожа? – Ей было никак не забыть леденящего ужаса тех дней, когда жизнь Терции висела на волоске: Бедная её госпожа чуть не отправилась к манам. Дипсада, перепугавшись, сбежала, бросив, бросив истекавшую кровью женщину на неразумных служанок.
– Чего бы тебе хотелось, скажи?
На все заботливые вопросы звучало:
– Я устала. – Устала от всего сразу, – от дома, прежней суетливой жизни, забот; более всего от Назона. Устала и ничего не хотела.
Весна, ранняя, тёплая, обильная цветами, наступив, закружила Город в хороводе весёлых празднеств. Напе не могла спокойно видеть, как подавлена её госпожа, прежде беспечная и весёлая , будто птичка. Про себя служанка честила Назона на все корки. Поначалу, услыхав, что госпоже плохо, пылкий любовник перетрусил, даже пустил слезу и ужасно всем мешал. Зато когда госпоже едва полегчало, он тут же забыл все свои обеты; припарки, грелки и лекарства вмиг наскучили ему, и он вновь предался своим любимым занятиям – бумагомаранью и праздношатанью. Подозревая, что у него на стороне заведены шашни, Напе сильно досадовала, что свела его с госпожой: человеком он оказался пустейшим, необязательным и легкомысленным..
Слуга избранника госпожи, наглый и распущенный Пор, к счастью не жил в доме Капитона, ютясь поблизости в наёмной каморке. Быстро уразумев, что парень падок на деньги, Напе стала с лёгкостью получать сведения о Назоне, его прогулках, знакомцах, семье, Сульмоне и прочем, до поры тая их про себя. Однажды Пор сообщил, что господин получил письмо от отца: старый хозяин наказывает сыну ехать домой, поскольку снова приглядел ему невесту. Напе ахнула; сообщать новость больной госпоже она не решилась.
Вскоре ей довелось подслушать под дверью громкий разговор Назона и Терции
– …Я понимаю тебя лучше, чем ты меня, – говорила госпожа.
– Ты меня вовсе не понимаешь! – горячился Назон
– Отчего же? Когда ты красуешься перед другими женщиами, даже если я иду рядом, я отлично тебя понимаю. Когда ты развлекаешься в гостях, в то время как я лежу больная, я отлично тебя понимаю. Когда ты, отговариваясь безденежьем, не хочешь сделать мне подарок ко дню рождения, а сам покупаешь для себя всё, что захочется, я отлично тебя понимаю.
– Вот каким чудовищем, оказывается, ты видишь меня! И ты ещё утверждаешь, что любишь! Что касается подарка, могу сказать одно: не проси. Не станешь просить, дам.
Тут под ногой Напе заскрипела половица, и разговор оборвался. Войдя к госпоже, служанка одарила поэта хмурым взглядом , а когда разгорячённый Назон с досадой удалился, подсела к хозяйке.