Искусство любви

– Я всё понимаю, – вздохнула Терция. – Он уже не любит меня так сильно, как твердит в стихах. Он не опора, не друг, не суженый, и я должна разлюбить его. Но тогда станет скучно жить. Мне легче закрыть на всё глаза и продолжать нашу любовь.

Болезнь часто лечат ядом, и , случается, больной выздоравливает. Настало время сообщить о сульмонской невесте, и Напе решила не упускать случая. Она рассказала госпоже о письме, добавив:

– Поглядим, расскажет ли он сам про это. Если не утаит, значит, невеста – пустяки. Если же промолчит, значит, дело плохо.

Терция долго молчала. Осунувшееся личико её было печально.

– Я думала, что больней мне уже не будет, – наконец прошептала она.

Минул день, другой, – Назон ни словом не обмолвился любимой о письме отца, хотя обронил как бы невзначай, что летом ему придётся съездить на родину. Госпожа и служанка переглянулись. Вскоре6 в руки Напе попали таблички с последними стихами поэта. Девушка почти грамотная, она разобрала первые строчки и поняла, что заплатила Пору не напрасно.

– Вот, – сказала она, передавая их хозяйке. – Таблички треснули и господин их выбросил, а я подобрала. Воск немного стёрся, но разобрать можно.

Терция узнала руку возлюбленного.

«Стыдно признаться, но двух в одно время люблю.

Обе они хороши, наряжаются обе умело.

Кто мне желанней из них, было бы трудно решить.

Две меня треплют любви, два встречные ветра.

Утлый челнок, мчусь то туда то сюда!»

– Думаешь, это правда? – упавшим голосом осведомилась Терция.

– А чего ему лгать табличкам? У него чуть нос зачешется, он и то отметит в стихах.

Квинт Титий, знакомец Капитона, о котором сообщалось в полученном Терцией письме мужа, уведомил её, что собирается отплыть ранее намеченного срока, ещё до Мегализийских игр, и если она намерена отправиться с ним, пусть поторопится. Терция поплакала немножко, а потом принялась разбирать свои украшения и безделушки, решая, что взять с собой в заморское путешествие, хотя вовсе ещё не была уверена в своей поездке. Напе обрадовалась: госпоже следовало встряхнуться, дав отставку надоевшему поэтишке, морское путешествие как раз то, что надо, да и ей самой не мешало взглянуть на белый свет.

Назон встретил спокойно намерение своей госпожи съездить к мужу, поскольку летом им всё равно придётся разлучиться, так как отец приказал ему приехать в Сульмон. Напе не удержалась от язвительного замечания:

– Как будто путешествие за море то же самое, что поездка за сто миль.

Тихая и сосредоточенная Терция промолчала. И если до сих пор она колебалась, стоит ли ей ехать, то после слов Назона её решение окрепло.

Вскоре он вручил милой крошке стихи.

« Скоро готовится плыть по неверной дороге Коринна,

Ложе покинув своё, бросив домашних богов….»

Вспомнив по обычаю своему «Арго» и Тритона, поговорил о Сцилле и Нереидах , поэт, не удержавшись, расписал морские опасности. Под конец он всё-таки вспомнил о любезной и посвятил ей прочувствованные строки:

« Горе мне! Стану теперь и Зефиров, и Эвров бояться,

Страшен мне злобный Борей и незлобливый Нот….»

Напе застала госпожу в слезах.

– Послушай, что он пишет, – всхлипнула Терция. – «Да хранит твой корабль Галатея, помни всегда обо мне, возвращайся с ветром попутным. Столь дорогой мне корабль я с берега первым примечу и, увидав, закричу: Едет моё божество! И на руках я тебя понесу, и меня зацелуешь ты бурно… Он до сих пор не понимает, что наша разлука навсегда!

И , не сдерживаясь более, она упала на подушки, сотрясаясь от рыданий.

– Милая госпожа, забудь негодного мальчишку, – принялась утешать её Напе. – Это я виновата, что свела вас. Ты достойна лучшего. Он не стоит тебя. Ославил своими стишками честную женщину так, что на неё пальцем указывают, поссорил её с мужем и к тому же путается со служанками. Забудь его.

– Я его забыла. Но мне очень больно.

– Боль пройдёт, едва мы взойдём на корабль. Лучше подумай, как оправдаться перед мужем в долгах и прочих шалостях.

– Что-нибудь придумаем. Ох, как вспомню, что снова придётся начинать жизнь с Капитоном…

– Найдём другого. Будто на этих двоих, Капитоне да Назоне, свет клином сошёлся.

Оправившись от болезни, Терция снова потянулась к зеркалу. Она разглядывала себя после длительного перерыва, задумчиво вздыхая и покачивая головой: то глаза ей казались потускневшими, то рот поблекшим. Наконец, она решила, что ей необходимо осветлить волосы, чтобы явиться в провинции во всём блеске римской красавицы. Напе встретила этот замысел неодобрительно, подозревая, что тут желание блеснуть в последний раз перед Назоном, однако госпожа настаивала. Она и раньше подкрашивала свои роскошные волосы, не нуждавшиеся в общем-то ни в каком улучшении. Кипассиды уже не было в доме, и посетить рынок у Бычьего форума, где продавались самые лучшие парики и краски, было поручено другой служанке. Все эти приготовления происходили втайне от Назона, ибо, как проницательно заподозрила Напе, Терция задумала сразить его, став белокурой, раз уж ему так нравились светловолосые женщины.