Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров

В своей самопровозглашенной задаче формирования и выражения общественного мнения «Голос» позиционировал себя между обществом и государством в пространстве, известном как гражданское общество, или, используя термин Хабермаса, «публичной сфере»[235]. Дух Великих реформ требовал, чтобы «“общество” было приведено в контакт со своим “правительством”, если нация хочет следовать курсу Запада после крымского поражения» [Lincoln 1990: 40]. «Голос» отвечал провозглашением «новой эпохи – эпохи согласного действия сверху и снизу»[236]. Если в России традиционно диалог между официальной и частной сферами был мало возможен, то либеральная политика сдержанности Краевского способствовала установлению своего рода шаткого равновесия между ними [McReynolds 1991: 38–39]. В эпоху гражданского пробуждения «Голос», претендующий на то, чтобы говорить от лица среднего сословия, отражал ритм стремительно расширяющейся публичной сферы. Все больше русских хотели принять участие в споре о делах своей нации, и все больше газет предлагали площадки для таких открытых дискуссий. Издатель «Санкт-Петербургских ведомостей» В. Ф. Корш уловил это общее настроение в рекламе своего издания: «Русская газета должна, прежде всего, заниматься русскими делами и интересами»[237].

В начале 1840-х годов Белинский писал: «Русская литература положила у нас основание публичности и общественного мнения» [Белинский 1953–1959, 5: 653]. В то время как литература определенно продолжала делать это и в следующем поколении, ежедневная газета все больше брала на себя ведущую роль в выполнении этого «гражданского долга». Когда в 1862 году Краевский впервые рекламировал «Голос», он недвусмысленно выразился о важной роли журналистики в обществе: «Журналистика служит у нас едва ли не единственным гласным органом общественного мнения страны и средством заявлять об общественных нуждах»[238]. Похожим образом «Сын отечества» продвигал свой новый облик ежедневной газеты, обещая читателям, что она будет «помогать выработке общественного мнения»[239]. Некоторые ученые считают, что эта тенденция была общей для всех «либерально-буржуазных» газет, которые были в авангарде в 1860-е годы [Есин 1971: 31]. Но что означало общественное мнение? И кто была эта публика? Эти вопросы не были новыми; еще Гоголь задавался вопросом, кто такая русская публика. Это занимало и Белинского, предложившего условный ответ – интеллигенция, публика, которая является «единичной живой личностью, исторически развившейся, с известным направлением, вкусом, взглядом на вещи» [Тодд 1996: 119–123].

В 1859 году журналист и идеолог славянофильства К. С. Аксаков определял культурную «публику» как полную противоположность простому народу: «Публика говорит по-французски, народ – по-русски. Публика ходит в немецком платье, народ – в русском, у публики – парижские моды, у народа – свои русские обычаи»[240]. Аксаков прямо критиковал западнические тенденции, отделявшие образованную публику от простого народа. Даль также определял публику как включающую в себя «общество, кроме черни, простого народа» [Даль 1903–1909, 3: 1403]. Грамотность является маркером в этой оппозиции: читающее среднее сословие является частью общества, в то время как безграмотный народ не является. Главной предпосылкой для допуска в публичную сферу было образование, а не сословие. Другими словами, простые люди (за исключением, может быть, по оценкам, шести процентов грамотных крестьян) были риторически исключены из культурной публики, которая играла центральную роль в процессе построения нации[241].