Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров

То, что публичное мнение всегда отчасти является вымыслом, распространяемым «проводником публичного мнения», также известным как издатель, было, среди прочих, убедительно продемонстрировано Хабермасом [Хабермас 2016: 255, 326]. Но еще задолго до этого журналисты XIX века полностью осознавали его смоделированный характер. В 1826 году Булгарин впервые ввел понятие «общего мнения» – голоса большинства, который ведет толпу и управляет поведением публики – в тайном докладе государству[242]. К 1860-м годам, однако, когда на страницы ежедневной прессы вылилось множество голосов русского общества, соревнующихся за аудиторию, общественное мнение перестало быть государственной тайной. Как заявлял Данилевский, «газеты, следовательно, имеющие действительно общественное значение, суть как бы акушеры общественного мнения, помогающие ему явиться на свет Божий» [Данилевский 1995: 239–240]. Журналист С. предложил другой образ общественного мнения, которым, например, промышляла газета «Голос»: «Общественное мнение должно по необходимости облекаться в чиновничий мундир, чтобы безбоязненно обсуждать многочисленные вопросы, подлежащие обсуждению и решению в соответственных канцеляриях и комиссиях»[243]. Другими словами, общественное мнение «Голоса» отражало мнение его собственной читающей публики, по большей части мелкого чиновничества и купечества. Его конкуренты также культивировали свою собственную аудиторию: предположительно, «общественных мнений» было столько же, сколько и читающих обществ[244]. Объединяло это множество публик именно то, что они читали. Один фельетонист, кстати, вскользь приравнял «публику» к «читателям»[245].

В условиях газетного бума появилась возможность регулярно подавать искусство как новости. Между первой и последней четвертями XIX века публичность художественной жизни выросла в пропорции к выставкам, публикациям и читателям. Приветствуя эту перемену, историк искусства П. П. Гнедич, подписывавший свои фельетоны об искусстве для ежедневной газеты «Новое время» псевдонимом Старый Джон, писал в 1900 году: «Письма, полученные мною, дороги мне не столько как выражение симпатии моим взглядам, но как показатель того, насколько у нас не только среди художников, но и в публике выросла отзывчивость в вопросах искусства»[246]. Массовые газеты, такие как «Голос» и «Новое время», помогали создать эту недавно ставшую образованной публику, давая ей голос и мнение.

Фельетон, или Легкая форма русской культуры

«Фельетон есть хорошая вещь, – писал литератор и критик А. В. Дружинин в ежемесячном выпуске журнала «Современник» в статье «Письма иногороднего подписчика». – Если б наш век не выдумал ничего кроме фельетона, он все-таки не мог бы считаться бесполезным веком». Особенным фельетон делала, по мнению Дружинина, сама простота формы и большое разнообразие содержания. Фельетон был непринужденной текстовой формой, не требующей «ни сюжета, ни глубоких чувств, ни выстраданной оригинальности», что представляло своеобразную аллюзию Дружинина на художественную литературу. Вместо единого повествования фельетон предлагал случайную коллекцию фрагментов на самые разные темы: от театра до художественных выставок и народных зрелищ [Дружинин 1865: 223–225].

К. А. Полевой, один из старших современников Дружинина, писавший для газеты «Санкт-Петербургские ведомости», определял фельетон как «сборник городских новостей, приправленных милыми шуточками»[247]. Эта рубрика предлагала срез городской культуры, включавший в себя «все: театральные разборы, повести, анекдоты, болтовню гостиных – настоящую всякую всячину, стол со всякого рода блестящими вещицами»[248]. Хотя массовый фельетон обыгрывал знакомые пары противоположностей, такие как Москва – Санкт-Петербург, он не разделял читателей; в этой всеохватывающей форме учитывалось разнообразие вкусов и материалов и в итоге создавался общий культурный опыт, доступный для всей грамотной публики.