Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров

Среди ранних попыток популяризировать живопись заслуживает упоминания иллюстрированный альманах «Картины русской живописи», изданный в 1846 году художественным критиком и писателем Н. В. Кукольником. В этом издании были представлены гравюры русских картин, которые перемежались с поэтическими и прозаическими подборками, а также попытки художественной критики, а именно две статьи самого Кукольника. Как объясняет Кукольник в первой статье, идея его альманаха выросла из стремления «спасти» от забвения произведения русской живописи, «разбросанные по всей империи». «Спасать» означало воспроизводить в гравюрах, обсуждать в печати и делать доступными для читающей публики. Однако простого воспроизведения было недостаточно: как разъясняет Кукольник, «издание одних только картин, без текста, соответствующего сколько-нибудь содержанию, не представило бы, может быть, особенной занимательности для публики» [Кукольник 1846: 80–82]. Очевидно, чтобы судить об искусстве, русской читающей аудитории, все еще являвшейся неофитом в области художественной оценки, требовалось определенное литературное руководство, которое и предоставлял издатель «Картин русской живописи». В то время, когда художественная критика была еще редкостью, а художники только начинали утверждаться в профессиональном качестве, казалось, что мнение каждого критика имело значение. Не многие из критиков были в состоянии писать об искусстве, так что даже спустя десятилетие после публикации Кукольника журналист Н. Х. саркастично заметил: «Суждения об искусствах являются у нас редко, а потому важен и фельетон “Сына Отечества”»[304].

Однако в последующие десятилетия наряду с праздным подшучиванием фельетонистов начали звучать голоса серьезных критиков. По мере усиления профессионального дискурса об искусстве во второй половине XIX века критика в виде болтовни, как бы это ни способствовало распространению искусства в предыдущие десятилетия, все менее удовлетворяла. Профессиональные критики теперь пытались дистанцироваться от своих конкурентов, фельетонистов, чьи приземленные суждения все больше засоряли публичную сферу. Когда в 1863 году была опубликована фрагментарная история художеств в России Н. А. Рамазанова, ей дали высокую оценку как серьезной и систематичной работе по контрасту с вольными фельетонами, сочиненными людьми, обычно писавшими о городских сплетнях и только раз в году, во время выставок в Академии, чудесным образом превращавшимися в знатоков изящных искусств [Рамазанов 1863][305]. Статьи фельетонистов хорошо воспринимались на фоне скудости другой литературы на эту тему. Первая более или менее полная история русского искусства, подчеркивающая его самобытность и жизнеспособность, вышла только в 1879 году: это был перевод французского трактата «L’art russe» Ю. Э. Виолле-ле-Дюка [Виолле-ле-Дюк 1879]. Первое написанное изначально на русском языке исследование, автором которого был Бенуа, будет опубликовано лишь на рубеже веков [Бенуа 1901].

В середине 1860-х годов кампания против посредственной критики достигла своего апогея, когда, склоняясь под шквалом снисходительных нападок, самоуверенные фельетонисты начали смущаться, заранее извиняясь за поверхностный уровень дискурса, который они, «простые смертные», предлагали своим читателям[306]. Один из фельетонистов, в частности, открыто признавал непрофессионализм своих собратьев, заявляя, что в вопросах вкуса им должны помогать сами художники: «Зачем они предоставляют нам, полузнакомым, а иногда, и даже чаще, совсем незнакомым с искусствами, писать об искусствах? Зачем они сами не пишут, не учат нас смотреть на искусства и судить о них?»[307] Художники, в свою очередь, утверждали, что многое из написанного в массовой прессе не только не приносит пользы, но, на самом деле, вредит искусству. Например, Г. Г. Мясоедов размышлял об ущербе, который причинял популярный дискурс в столичных городах, сравнивая его неблагоприятное воздействие с наивными впечатлениями провинциальной публики[308].

Связующим звеном между профессиональным и популярным аспектами художественной критики был Стасов, ключевая фигура во многих публичных дискуссиях об искусстве и идентичности. Стасов был не только самопровозглашенным арбитром вкуса, он охранял его с неослабевающим энтузиазмом. Хотя его собственные решительные суждения нередко оказывались ошибочными, он был абсолютно нетерпим к многочисленным дилетантам, чья бессодержательная писанина одновременно приводила критика в ярость и побуждала его писать еще больше. Комментируя выставку 1867 года в Академии художеств в преимущественно хвалебных выражениях, Стасов укорял «Голос» за ненужные и неграмотные суждения и выражал надежду, что талант и здравый смысл смогут противостоять филиппикам непосвященных[309]. В другой раз он предпринял яростную атаку на так называемых художественных критиков на страницах «Санкт-Петербургских ведомостей»: