Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров

Новым духом порядка веет в нашем отечественном искусстве, и надо быть русским художественным критиком, т. е. фельетонистом (у нас других художественных критиков ведь нет), чтобы не видеть и не чувствовать этого нового духа, и только всякий год, при наступлении времени академической выставки, лениво и скучно жаловаться на малочисленность произведений и упадок искусства.

Движимые чем угодно, кроме любви к искусству, фельетонисты оказывали сомнительную услугу для русской публики, утверждал Стасов[310]. Критик вновь и вновь указывал на парадокс, лежащий в основе современной художественной критики: несмотря на большой объем текстов, посвященных искусству, газеты лишь незначительно способствовали повышению вкуса публики; качество фельетонов об искусстве было таково, что они могли поддержать только самые поверхностные из интересов.

В то же время Стасов выступал за художественную критику, рассчитанную на отклик у широкой читательской аудитории; его фирменный пламенный стиль, с сильной эмоциональной привлекательностью и опорой на знакомые литературные традиции, неизменно вызывал общественный резонанс. Стасов гордился тем, что предлагал неспециализированную критику, и отстаивал ее преимущество перед основательными, но медленными ответами от профессионалов, связанных с Академией:

Можно быть тысячу раз специалистом и все-таки не иметь дара критики. Можно, наоборот, быть одаренным даром критики и нисколько не быть специалистом критикуемого, разбираемого дела. Довольно быть специалистом критики – вот все, что нужно. <…> Представьте себе, что было бы, если б все принуждены были ограничиваться одними разборами специалистов известного дела, если б никто другой пикнуть не смел, если б всякое несогласие, всякая свободная мысль неспециального ума должна была бы быть задавлена?[311]

За несколько десятилетий, в течение которых голос Стасова звучал в публичном пространстве, роль искусства, художников и критиков в обществе кардинально изменилась. Искусство перестало обслуживать исключительно высокие потребности немногих избранных; его сюжеты теперь черпались скорее из реальной, чем воображаемой жизни, а вопросы вкуса больше не диктовались только элитарной Академией. Популярная художественная критика получила распространение в то время, когда эстетическое суждение стало достоянием образованной публики, позволяя любому «мыслящему человеку, который судит о содержании, то есть о явлениях жизни», занять позицию знатока, как безапелляционно отмечал радикальный критик Д. И. Писарев [Писарев 1897: 515–516]. Этот контекст помогает объяснить приоритет содержания над формой в сочинениях Стасова и других, а также поток дилетантских мнений об искусстве, пронизывавший прессу в 1860-е годы: любой «думающий» человек мог претендовать (что и делали многие журналисты) на звание художественного критика.