Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров

Появившиеся в последней четверти столетия исторические исследования и обзоры, оспорившие и вскоре заменившие отрывочные материалы в массовой прессе, также помогли закрепить дискурс и канонизировать русскую традицию. Среди серьезных работ, вышедших на рубеже веков, были «История искусств» П. П. Гнедича (1897), «История живописи в XIX веке. Русская живопись» (1901–1902) А. Н. Бенуа, «История русского искусства с древнейших времен» (1903) А. П. Новицкого и «Очерки по истории русского искусства» (1910) А. И. Успенского. Шесть томов монументальной «Истории русского искусства» (1909–1913) И. Э. Грабаря, в которую вошли работы ведущих историков искусства, можно считать венцом усилий по документированию и систематизации национальной традиции в изобразительном искусстве. За 100 лет художественной критики, начиная с первой публикации такого рода в 1793 году – «Размышления о свободных художествах» вице-президента Академии П. П. Чекалевского, возникла обширная библиография[319].

Русская художественная критика достигла зрелости на рубеже веков, когда значительные начинания, подобные трудам Стасова, уже не были единичными случаями. Профессионалы С. К. Маковский, Н. Н. Врангель, А. Н. Бенуа, И. Э. Грабарь и многие другие присоединились, а затем и вытеснили первопроходца художественной критики в списке тех, кто писал историю русского искусства в книгах и статьях. Сборник статей Маковского, остроумно озаглавленный «Страницы художественной критики», представляет собой эпохальное издание, в котором русская традиция одновременно и обобщается, и критикуется. Критик с самого начала указывал, что его книга предназначена для «непосвященных». Обосновывая свое решение переиздать ранее опубликованные статьи, он подчеркивал, что в настоящее время «большая публика» нуждается в доступной информации о русском искусстве больше, чем когда-либо, отсюда его подчеркнутое внимание к взаимосвязи художников, выставок и публики. Культурная среда, в которой русская аудитория научилась признавать и ценить своих собственных художников, имеет особое значение. Его заключительные наблюдения тем не менее звучат пренебрежительно: «В России есть таланты и желание работать, но для культурного созидания нужна культурная общественная атмосфера, которой нет» [Маковский 1909–1913, 2: 5, 23]. Вместо этого, утверждает он, взаимодействие между обществом и искусством ограничивается лишь парой дней после открытия выставки, когда несколько картин с «интересным сюжетом» удостаиваются поспешного освещения и плохой репродукции в прессе. Русская широкая публика еще не «прозрела»: чтобы оценить искусство, необходимо развить «культуру глаза», то есть способность смотреть и воспринимать искусство; до этого такая равнодушная публика не сможет проникнуть в «таинство созерцания красоты».

Как и многие до и после него, Маковский подробно остановился на «национальном вопросе» и его значении для развития независимой русской традиции в искусстве. Он ссылается на «удивительную незрелость нашего национально-культурного самосознания». Так, критик допускает, что с точки зрения «глубины национального ясновидения» среди русских художников нет еще ни Пушкина, ни Глинки, ни Римского-Корсакова. Рассматривая истоки русской культурной традиции, Маковский прибегает к аналогии с растением с воздушными корнями, которое черпает свою силу из множества различных источников. Что касается решения проблемы русской культуры, Маковский заключает его в гротескный образ национальной идеи с крыльями: если Петр Великий был жестоким хирургом, который отнял ноги у больной нации, то эта нация без ног может отрастить крылья и научиться летать. Крылья России, по мнению Маковского, – это гибридная культурная идея, которая соединяет Россию и Запад и которая одновременно благоговеет перед родными истоками и стремится к общему европейскому будущему. Если бы русская культура не была расколота между западническими и русофильскими тенденциями, этот «окрыленный национализм» высоко бы воспарил [там же, 2: 8, 26–29].

Наподобие двойственной позиции Стасова по отношению к критическому комментарию, парадокс издания Маковского состоит в следующем: с одной стороны, его сборник статей поддерживает институционализацию русской художественной критики, а с другой – его двусмысленные выводы подрывают саму возможность чего-либо, напоминающего канон; здесь есть и избыток культуры, и кризис культуры. Сам Маковский допускал, что ему пришлось пересмотреть свои статьи для публикации, потому что «за последние десять лет взгляд на живопись изменился в корне»; его собственные попытки описать состояние русского искусства, как и усилия его предшественников, представляют собой лишь часть неровного процесса написания культуры.

Часть II ДИСКУРСИВНЫЕ ПРАКТИКИ

Глава 4 Искусство и власть, институты и дебаты