Искусство с 1989 года

Для нью-йоркской выставки 2014 года под названием «Живопись пальцами» Олен присвоил рекламные эмблемы, развернув на их поле «войны» клякс, полос и пятен |146 |. Возникшие образы оставляли ощущение роскошного вандализма: элитное граффити, слишком хорошо осознающее свою эстетичность, чтобы нести сколько-нибудь серьезное антисоциальное послание. В свою очередь, у Шарлин фон Хейл языковая невнятность идет рука об руку с интригующей неопределенностью значения ее произведений. В центре ее картины 2009 года «Моментито» |147 | среди мрачного хаоса из потертостей и тусклых каракулей распахивается похожее на окно неокрашенное белое квадратное поле. А смятое сообщение из извилистых линий либо втягивается в сознательную поверхность произведения через нетронутое отверстие, либо навсегда разматывается наружу: музыка едва рожденной фразы застыла на грани возможности дешифровки.

149. Карла Блэк

Ласкатель. 2009. Целлофан, краска, скотч, нить

150. Ансельм Рейле

Без названия. 2005. Холст, оргстекло, смешанная техника

Балансируя на линии разлома, где сталкиваются тектонические плиты эфемерных и устойчивых высказываний, Бутцер, Олен и фон Хейл обнаруживают себя на эстетической территории, которую австрийский художник, уроженец Вены Франц Вест пытается исследовать уже более тридцати лет. В 2008 году Вест представил публике нью-йоркского Центрального парка то, что многие приняли за воплощение основного для всей карьеры художника стремления бросить вызов претенциозности традиционных художественных форм, наделяющих в то же время очевидную абсурдность слоями неожиданной серьезности. «Я и Оно» (2008) |148 |, большая алюминиевая скульптура, состоящая из петляющих и скручивающихся ярких цветных балок, подначивала прохожих преодолеть свои страхи и свободно взаимодействовать с произведением искусства, используя его в качестве веселой городской вехи, как будто в воображении Веста его работа была той самой нитью, которая могла бы заштопать скованное-отчужденное «я» фрейдовской теории расколотого существования.

Направляя зрительское внимание на самый тонкий компонент визуального выражения — линию, такие художники, как Марден и Вест, стремятся высвободить из веков конвенционального изображения формы самый основной элемент художественного творения, из которого происходит всё остальное: согласованность глаза и разума, руки и души. Схожий инстинкт в творчестве их современников стремился отбросить даже самую, казалось бы, несократимую линию и привлечь внимание к структуре поверхности, на которой происходит художественное выражение: сделать тканью саму текстуру, лежащую в основе их идей. Шотландская художница Карла Блэк подчеркивает непрочную материальность ткани своего произведения тем, что создает поверхности из неожиданных и непредсказуемых материалов, таких как мел и гипсовый порошок, наделяя тем самым свои монументальные в иной ситуации произведения хрупкой эфемерностью, которая с философской точки зрения оказывается сродни человеческой тленности. Тонкая измятая материя целлофановой скульптуры Блэк «Ласкатель» (2009) |149 |, которая свисает, словно искореженная куколка, и преобразует занимаемое ею пространство в царство призрачной трансформации, имеет сущностное сходство с недавно созданными «смятыми картинами» |151 | калифорнийской художницы Таубой Ауэрбах и «картинами из фольги» |150 | немецкого абстракциониста Ансельма Рейле. Трехмерность острых складок и сгибов, глубоко затронувших целостность льняного холста, который Ауэрбах интенсивно скручивала и зажимала, только возрастает, когда впоследствии на них наносится аэрозольная краска. Так возникает иллюзия низкорельефной скульптуры, красота ложной топографии теней и хребтов которой свидетельствует о травме своего необычного создания, напоминая о жесткой «пространственности» наделавших шуму порезов на монохромных холстах, которые новатор Лучо Фонтана осуществлял более полувека назад.

151. Тауба Ауэрбах

Без названия (Складки). 2012. Деревянный подрамник, холст, акрил

152. Лилиан Томаско

След. 2012. Холст, масло