Чтобы позволить себе открыться новому искусству, вы должны использовать объективность ума, а не только субъективность сердца. Здесь умственные способности олицетворяют возможность рассуждать – например, понимать, что дважды два четыре, что картина вертикальная или горизонтальная, что один цвет красный, а другой – зеленый, что этот плоский черный прямоугольник темнее, плотнее, холоднее и будто он расположен глубже в пространстве картины, чем соседний белый прямоугольник, или наоборот. Пусть черный вам милее белого, красный – зеленого, а сельский пейзаж нравится вам больше, чем морской, – всё это не имеет отношения к объективным фактам, которые ваш мозг способен распознать.
Художественный критик Клемент Гринберг писал, что, глядя на произведение искусства, необходимо дистанцироваться от своей субъективной, личной составляющей, чтобы не мешать объективности нашего мышления. Гринберг писал о современном и новейшем искусстве середины двадцатого века и знал, что многие люди считают это искусство чрезвычайно субъективным – по их мнению, художник просто переносит картины своего воображения на бумагу или холст, в металл или камень, особенно не задумываясь о мыслях или чувствах зрителей. Гринберг призывал людей постигать искусство всеми доступными путями: как сердцем, так и умом. Критик хотел помочь людям открыться всем тем впечатлениям, которые предлагает современное и новейшее искусство. Он писал: «Чем сильнее – или „чище“ отстранение… тем вернее становится ваш вкус или аргументация». Стать «объективнее», продолжает критик, – значит стать «безликим, но все отрицательные ассоциации с этим словом здесь исключаются. Становясь безликим, вы становитесь похожим на других людей – по крайней мере, в целом – а значит, более типичным человеком, таким, который может адекватно представлять весь свой вид». Гринберг утверждал, что для того, чтобы приблизиться к объективной правде произведения искусства – сущностной и, осмелюсь сказать, абсолютной, – зритель должен по мере возможности отбросить весь свой «эгоизм».
И Гринберг был прав. Он знал, что современное и новейшее искусство часто критикуют за субъективность, а художников – за их эгоизм и за то, что они якобы работают, не слишком заботясь о том, как их произведения, которые порой ничуть не похожи на искусство прошлого, воспримет публика. Гринберг понимал: то, за что он борется, идет вразрез с бытующим мнением – идеей, что все субъективные точки зрения одинаково важны, что функция произведения искусства – его raison d’être – быть чистым листом, на котором любой зритель сможет записать свою личную историю, и что зрители могут видеть и черпать из искусства что только пожелают, вне зависимости от объективной правды художественного произведения.
Мысль Гринберга заключалась в том, что подобный эгоизм в людях отрицает или, по крайней мере, спутывает историю, которую хочет рассказать каждое произведение искусства. Критик хотел, чтобы люди могли оценить уникальность и величие полотен Пикассо или Поллока или, например, искусно спаянную абстрактную металлическую скульптуру Дэвида Смита, при взгляде на которую некоторые зрители могут подумать, что ей место на свалке, а не в музее. Разумеется, каждый художник-модернист начинал с выражения собственных субъективных ощущений и мыслей. Но то же самое верно и для Джотто (1266–1337), и для Джорджоне (1478–1510) – художников, в творчестве которых мы ощущаем подлинное выражение чувств и мыслей. Современный художник не меньше, чем старые мастера, стремится придать этим субъективным чувствам объективную форму – форму произведения искусства, которое сможет говорить с широкой публикой универсальным языком. Произведение искусства будет замечено и сможет избежать предвзятого истолкования, если человек, стоящий перед ним в галерее или музее – стоящий перед чем-то неожиданным, странным и, может быть, даже оскорбительным, – будет достаточно открытым, чтобы не создать преград на пути своего общения с художником. Если посетитель проявляет эгоизм по отношению к произведению искусства, он ставит личный опыт выше универсального. Произведения искусства существуют не в вакууме. Опыт осмысления одного произведения может стать ключом к осмыслению других. Закрыться от него или создавшего его художника – значит обрубить свою связь со всеми остальными.