Искусство взятки. Коррупция при Сталине, 1943–1953

По словам Йорама Горлицкого и Олега Хлевнюка, Сталин неоднократно прибегал к особой стратегии: намечал фигуру, которую хотел опорочить или устранить, и дожидался подходящего предлога для удара. Хорошей иллюстрацией может служить дело второго секретаря ЦК КП Грузинской ССР М. И. Барамии. Пожелав искоренить предполагаемое взяточничество в руководстве республики в 1951 г., он использовал в качестве причины атаки рутинный доклад о взяточничестве в грузинской системе образования, который в другое время прошел бы мимо его внимания. Мишень Сталин уже выбрал и ждал только удобного случая. Барамию обвинили в покровительстве взяточникам и защите их от собственного народа. Так началось известное «Мингрельское дело», которое в итоге привело к отстранению всего руководства Грузии и развалу патронажной сети Берии⁸⁵. Сталин в этом деле явно следовал образцу кампании против Военной коллегии.

Атака на коррупцию в военных судах демонстрирует, что 19451948 гг. стали важным переломным моментом в истории коррупции (и кампаний против нее) в Советском Союзе – этапом перехода от повального насилия, характерного для 1930-х гг., к ненасильственному обращению почти со всеми должностными лицами, обвиняемыми в преступлениях, в послесталинские годы.

Можно сказать, что именно в период послевоенного сталинизма партия и прокуратура начали оттачивать метод использования обвинений в коррупции в качестве оружия, вошедший в столь широкую политическую практику позже⁸⁶. Как мы видели, в десятилетие после Октябрьской революции официальные нарративы о взяточничестве сосредоточивались на угрозе капиталистической контрреволюции. Показательные процессы руководителей-взяточников и их посредников в промышленности были призваны продемонстрировать, что недобитые буржуи и «нэпманы» в союзе с кулаками сознательно стараются развалить социалистическое хозяйство. В 1930-е гг., после ликвидации кулачества и упрочения экономического базиса социализма, органы внутренних дел связывали все формы должностных злоупотреблений с троцкистскими и бухаринскими заговорами, «вредительством» или работой на фашистов и иностранную разведку с целью предать Советский Союз враждебным силам за рубежом⁸⁷. Во второй половине 1930-х гг. милиция и прокуратура, как правило, игнорировали взяточничество как самостоятельный вид преступления, относя любые нарушения и преступность на счет гнусных происков могущественных врагов советского государства. В то время нечасто предъявляемые обвинения во взяточничестве входили в состав обвинений в «антисоветской» деятельности.

Учитывая память о повальных арестах высокопоставленных судей в 1930-е гг., посыпавшиеся в 1946-1947 гг. на военно-судебных работников упреки в недостатке бдительности при определении наказаний «контрреволюционерам» и «изменникам родины» могли показаться им предзнаменованием новой вспышки насилия⁸⁸. Но произошли заметные перемены: никого из судей, удаленных из Военной коллегии после войны, не обвиняли в контрреволюционной деятельности по статье 58 и не репрессировали как врагов народа. Отойдя от прежней практики (и приближаясь к обычаям хрущевского и брежневского периодов), прокуратура обвиняла их в обычных должностных преступлениях или просто вешала на них ярлык морально нестойких либо некомпетентных.

В свете изменившегося положения дел обвинения в коррупции могли теперь использоваться в качестве ненасильственного средства поддержания партийной дисциплины или политического соперничества. Как всегда бывало в Советском Союзе, закон и суды выполняли и правовую, и политическую функцию; закон являлся оружием государства и служил его целям. После войны обвинения во взяточничестве (обыденной реалии российской жизни на протяжении веков) стали для партии одним из самых эффективных методов запугивания и устранения представителей государственной бюрократии и партийного (или, как в данном случае, судебного) аппарата, если те не соответствовали приоритетам руководства. Для дискредитации судей этого вполне хватало. Тем из них, кто «неправильно» смягчал приговоры контрреволюционерам и пр., вменяли в вину не измену, а взяточничество или другие формы злоупотребления служебным положением. Некоторых сажали в тюрьму, однако в общем и целом обвинения насилием не сопровождались. То есть охота на ведьм была, но «бескровная».