Искусство взятки. Коррупция при Сталине, 1943–1953

В конечном счете послевоенная кампания против взяточничества задумывалась без уверенности и осуществлялась без энтузиазма. По мере того как ее обсуждали правоохранительные ведомства, серьезность и масштабы проблемы умалялись, и кампания получилась несфокусированной и не слишком громкой. Ведомства охотно предавались некоторой самокритике на приватных совещаниях или в секретных письмах в ЦК, но не решались делать это публично. Тихая кампания оберегала ведомственные интересы. Соперничество и оборонительная позиция правоохранительных органов являлись главной причиной отсутствия публичной кампании. Одни ведомства защищали себя, пытаясь переложить вину за взяточничество (и прочие преступления) на другие. Дискуссии вне поля зрения общественности также ограждали от затруднений советское государство, поскольку открытые дебаты о реальности «обыденной», «бытовой», «заразной» и «разрешенной» (эпитеты, взятые из основополагающих документов кампании) коррупции портили положительный образ, который Советский Союз старался создать себе в глазах собственных граждан и остального мира.

Сделки с незаконными подарками отнюдь не были некой формой народного «сопротивления» советскому государству, сталинизму и т. п. Давая и получая взятки, люди вовсе не думали о политическом сопротивлении и протесте. Они стремились избежать наказания, справиться с бюрократической волокитой или улучшить условия жизни. Это советское правительство начиная с 1918 г. определяло взяточничество как «контрреволюционные» действия, последнее прибежище мерзавцев-капиталистов, пытающихся уничтожить основы социализма. После войны подобная лексика еще бытовала в публичном дискурсе, но прокуроры и судьи редко ею пользовались. На практике они, кажется, отказались от такого объяснения взяточничества не позднее 1945 г. Минин, сетуя на царящее вокруг взяточничество, ни разу не назвал его смертельной угрозой советской власти, коммунистической партии или социализму. Он говорил, что взятки – главная помеха легитимности партии-государства, советскому строительству, морали советского народа, народному доверию к правительству. Он надеялся, что кампания против взяточничества будет способствовать моральному оздоровлению. Он не утверждал и даже не намекал, что дающие и берущие взятки каким-либо образом пытаются ослабить государство. Собственно, председатель Верховного суда Голяков, ярко свидетельствуя о том, как изменилась атмосфера со времен громких процессов начала 1920-х гг., сами заявления Минина о широкой распространенности взяточничества объявил антисоветскими. Подобная аргументация разоблачает двойные стандарты, присущие борьбе с коррупцией во многих государствах. Руководители приходят к выводу, что публичное обсуждение повсеместной коррумпированности госаппарата вызовет недовольство государством и подорвет доверие к системе уголовной юстиции. Не допуская дебатов о причинах и подлинных масштабах коррупции, они защищают систему (и собственные позиции и преимущества в ней), дезавуируя открытую критику системных изъянов. В этой среде отдавали послевоенной стабильности предпочтение перед настоящим натиском на коррупцию.

Кампания против взяточничества высветила опасения по поводу «дефектов» послевоенного советского государственного аппарата, которые сильно тревожили правящую партию. Как часто бывает, подоплекой разговоров о коррупции служили более широкие политические и социальные вопросы, включая преступность и социальное неповиновение. Дискуссии о взяточничестве вскрывали множество забот режима: из-за того, что страна и ее бюрократия остаются «некультурными», даже «отсталыми» и потенциально неверны целям партийного руководства; что формируется «новый класс» служащих -отдельная привилегированная каста своекорыстных бюрократов, которые пользуются своими должностями для личного обогащения, обманывая общественное доверие; что должностные лица завязывают неформальные, подпольные отношения с советскими гражданами, вредя установленным моделям авторитета и власти; что государственную собственность нужно срочно защищать; что закон не выполняет своей функции оружия революционной партии для борьбы с преступностью и насаждения социалистической законности; что информация о внутренних проблемах может помешать СССР за рубежом; наконец – что послевоенные суды будут ненадежны, когда понадобятся режиму, чтобы провести в жизнь самые важные и главные инициативы. Все эти тревоги нашли отклик при наблюдении, что незаконные сделки между должностными лицами и рядовыми советскими людьми не прекращаются, а, наоборот, после войны переживают расцвет. Подобные заботы пережили смерть Сталина и снова дали о себе знать в виде периодических (хоть в итоге и неэффективных) антикоррупционных кампаний хрущевской и брежневской эпох.

6. Осведомители и государство