Исландские пряди

— Не мне наставлять вас, — сказал Ульв, — потому что вам и так все известно наперед и вы знаете куда больше моего. Я же, когда мне бывает нужно узнать во сне о чем-нибудь очень важном, порой поступаю вот как: я надеваю новую одежду и ложусь в новую постель и на лежак, который стоит в таком месте, где никто прежде не спал[1066], и никогда не надевал той одежды и не ложился в ту постель в том покое. Я придаю большое значение тому, что мне тогда приснилось, и как я истолкую свой сон, так все потом во многом и выходит.

Конунг спросил:

— А нет ли таких искусств, Ульв, которыми ты владел бы лучше всего? — сказал он. — Ведь, как я вижу, человек ты весьма сведущий.

Ульв отвечал, что не отличается никакими особыми способностями.

— Но коль уж мне пришлось упомянуть о чем-то таком, то, пожалуй, лучше всего я все же умею толковать сны и предсказывать, что должно произойти.

Конунг спрашивает:

— Неужто ты не обучил этим умениям своих сыновей?

Ульв отвечает:

— Спроси у них об этом сам, государь.

Тогда конунг призывает их к себе и говорит:

— Ульв, ваш отец, показался мне мудрым человеком. А вы переняли от него его умения?

Сигурд, старший из братьев, говорит:

— Я далек от того, чтобы обучиться всему, что он умеет. Но, пожалуй, по крайней мере одному он меня научил, хотя и этим искусством я не овладел так же хорошо, как он. А ведь это — только одно из множества его умений.

— И что же это за умение? — говорит конунг.

Сигурд сказал:

— Определять движение видимых мне небесных светил и различать звезды, которые отмеряют часы, так что я всегда могу узнать долготу и дня и ночи[1067]. Даже когда мне не видно небесного светила, я все равно смогу определить каждый час, будь то день или ночь.

Конунг отвечает:

— Это большое умение, — говорит конунг. — А ты что умеешь, Даг?

— Вам это наверняка покажется безделицей, государь, — говорит тот.

— И все же, что это? — говорит конунг.

— Я перенял от моего отца всего только одно умение, которое заслуживает того, чтобы сказать о нем, однако и им отец мой владеет куда лучше, чем я.

Конунг спросил, что бы это могло быть.

Даг сказал:

— А то, что если я пристально посмотрю кому-нибудь в глаза и понаблюдаю за всеми повадками и обликом этого человека, то я смогу проникнуть в его естество и понять, что он за человек, и узнать его добродетели и пороки.

Конунг отвечает:

— Если все и впрямь так, как ты говоришь, то у тебя острый глаз, и я скоро это проверю.

Затем конунг сказал епископу:

— Сдается мне, что мы в гостях у бонда, с которым никто из наших людей не сможет сравниться ни в мудрости, ни в умениях, и в этом не сыщешь равного также и его сыновьям. А ведь мы считаем, что с нами тут собрались лучшие люди страны и самые искусные из всех, какие только есть в Норвегии, и все же я думаю, что мы во многом уступаем этому человеку и его сыновьям. А что вы, господин епископ, считаете своим главным умением?

Епископ отвечает:

— Если уж мне приходится вести речь о таких вещах, то я бы первым делом упомянул о том, что умею без книги служить все службы, какие положено служить все двенадцать месяцев[1068].

Конунг сказал:

— Это великое умение в своем роде и подобающее вам, господин.

Затем епископ сказал:

— А теперь нам хотелось бы узнать, конунг, что ты сам считаешь своим главным умением.

Конунг отвечает:

— Быть по сему. Вот что я считаю своим главным умением: каждого человека, кого бы я ни увидел и на кого бы ни пожелал пристально посмотреть, я непременно узнаю после, где бы он мне ни встретился.

— Это умение говорит о недюжинном уме и проницательности, — сказал епископ.

Тогда Олав конунг сказал:

— Пускай теперь в забаве, которую мы тут затеяли, примут участие и другие[1069]. Скажи-ка ты, Кальв сын Арни: что ты считаешь своим главным умением.

Кальв сказал:

— Я никогда не подавляю свой гнев, как бы долго мне ни пришлось носить его в себе[1070].

Конунг продолжал спрашивать:

— Теперь, Финн, твой черед рассказать о своем умении.

Финн отвечает:

— Нечего рассказывать о том, чего нет, государь.

Конунг сказал:

— Все же назови что-нибудь.

— В таком случае я назову своим умением то, что я никогда не побегу и не брошу в беде своего государя, которому я присягал, покуда тот жив и готов отстаивать свое дело.

Конунг сказал:

— Надо думать, что ты, скорее всего, так и поступишь.

Конунг продолжил этот разговор:

— Что ж, теперь твоя очередь, Торберг. Мы хотим послушать, что ты считаешь своим умением.

Торберг отвечает:

— Раз так, я скажу о том, что не нарушу ни данного мною слова, ни клятвы, принесенной государю, которому я присягал[1071].

Конунг отвечает:

— Громко сказано, однако от такого человека, как ты, можно ожидать, что, скорее всего, так и будет. И все же очень многие из тех, от кого еще совсем недавно трудно, а то и невозможно было этого ожидать, в последнее время изменили мне[1072].

Затем конунг обратился к Арнбьёрну:

— А каково твое главное умение?

Арнбьёрн был силач.