Испанка. История самой смертоносной пандемии

Обе теории оказались неверными. Пережив такое унижение, он решил больше никогда этого не допускать. Он стал чрезвычайно аккуратным, чрезвычайно сосредоточенным и консервативным во всем, что писал — или даже просто говорил за стенами лаборатории. Это не мешало ему по-прежнему рассуждать (уже в приватной остановке) о самых смелых и далекоидущих интерпретациях эксперимента, но после этого случая Эвери публиковал только проверенные и осторожные выводы. И с тех пор он продвигался вперед с черепашьей скоростью — во всяком случае, так казалось со стороны. Однако ему в итоге удалось — шаг за шагом — преодолеть огромнейшее расстояние.

* * *

Когда к цели продвигаются неторопливо, прогресс, разумеется, достигается медленно, но результаты при этом могут превзойти все ожидания. Коул и Эвери работали совместно именно так, как рассчитывал Коул, организовывая Рокфеллеровский госпиталь. Но самое важное — работа давала результаты.

Главными в лаборатории стали Эвери и Доше. А лаборатория была простая, довольно скромно оснащенная. В каждом помещении стояли несколько рабочих столов с источником газа для бунзеновской горелки и многочисленными выдвижными ящиками, а также имелась глубокая фарфоровая раковина со сливом. Столы были заставлены штативами с пробирками, широкогорлыми бутылями, чашками Петри, пипетками для нанесения красителей и добавления химических реактивов, жестяными коробками с платиновыми петлями и другими инструментами. За этими столами ученые производили практически все необходимые для работы манипуляции — инокуляции, кровопускания и операции на животных. На столе часто стояла клетка с каким-нибудь животным, оставленным в качестве питомца. В центре помещения находились инкубаторы, вакуумные насосы и центрифуги.

Вначале исследователи повторяли предыдущие эксперименты — отчасти для того, чтобы лучше освоить технику. Кроликам и мышам вводили возрастающие дозы пневмококков. Вскоре у животных вырабатывались антитела. Затем животным делали кровопускания и собирали кровь. Форменные элементы осаждали и отсасывали сыворотку, к которой добавляли соответствующие реактивы для осаждения других ненужных элементов. Оставшуюся сыворотку дополнительно очищали, пропуская через несколько фильтров. Другие сотрудники занимались тем же. В конце концов Эвери и Доше смогли лечить мышей сыворотками от пневмококковой инфекции. Их коллеги тоже этого добились, но все же мыши — это не люди.

Справедливости ради, это были и не совсем мыши. Ученым нужны как можно более постоянные характеристики лабораторных животных, им необходимо сводить к минимуму влияние множества переменных, чтобы яснее представлять себе, что именно приводит к тому или иному результату. Лабораторные мыши выводятся методом инбридинга, и близкородственные скрещивания выполняют до тех пор, пока не получают популяцию генетически одинаковых животных, за исключением половой принадлежности. (Раньше самцы мышей не использовались для экспериментов, да и сейчас это редкость: они склонны нападать друг на друга, а гибель или ранение животного могут исказить результаты или просто загубить плоды долгого труда.) Такие мыши — это вроде бы настоящие полноценные животные, но при этом они играют роль модельных систем, из которых удалена вся сложность, все разнообразие, вся жизненная спонтанность. Этих мышей разводят так, чтобы они становились, так сказать, придатками лабораторного оборудования — насколько это вообще возможно^{12}.

Но если ученым удавалось излечивать мышей, то в лечении людей никакого прогресса не было. Эксперименты проваливались один за другим. Во многих лабораториях ученые, использовавшие такие же подходы, отказались от дальнейших исследований, убедившись, что либо неверны гипотезы, либо недостаточно совершенна лабораторная техника. А порой исследователи просто теряли терпение и брались за более простые задачи.

Эвери не сдался. Кое-какие разрозненные данные подсказывали, что он все же на верном пути. Он упорно повторял одни и те же эксперименты, стараясь извлекать уроки из каждой неудачи. Эвери и Доше вырастили сотни культур пневмококков, меняли и штаммы, дотошно изучив их метаболизм, и состав питательных сред. (Вскоре Эвери стал одним из лучших в мире специалистов в лабораторном деле, разобравшись, на каких средах лучше всего растут те или иные штаммы бактерий.) Его основательная подготовка в химии и иммунологии начала приносить свои плоды, и любые новые данные они с Доше использовали как клинья, при помощи которых пытались расколоть тайну. Они совершенствовали технику работы и мало-помалу опередили всех, кто занимался проблемой пневмококков.