В конечном счете Эвери и Доше (и не только они) выделили самые распространенные штаммы пневмококка, которые они назвали просто «тип I», «тип II» и «тип III». Все прочие пневмококки были отнесены к типу IV — это стало собирательным названием десятков других штаммов (всего их было выделено 90), которые, однако, встречались значительно реже. Первые три типа представляли собой более специфическую мишень для антисыворотки, которую приготовили ученые. Подвергая различные культуры пневмококков воздействию сыворотки, они обнаружили, что антитела сыворотки связывались только с пневмококками определенных культур, но не связывались с другими. Результат связывания был виден в пробирках невооруженным глазом; бактерии и антитела слипались, образуя крупные конгломераты. Этот процесс был назван «агглютинацией», и он стал основой теста на специфичность.
Но многие процессы, работавшие
В то же время Эвери старался углубить свои знания о бактериях. Ему это удалось — и настолько хорошо, что в итоге он заставил ученых изменить взгляды на иммунную систему…
Одна из главных загадок пневмококков заключалась в том, что одни из них были вирулентны и смертоносны, а другие — нет. Эвери казалось, что ключ к разгадке уже у него в руках. Они с Доше сосредоточились на том факте, что некоторые пневмококки — но только некоторые — окружены полисахаридной капсулой (как мягкое содержимое драже M&M's окружено твердой глазурью). В первой статье Эвери о пневмококках, опубликованной в 1917 г., речь шла об этих «специфических растворимых субстанциях». Этой темой Эвери занимался более четверти века. Пытаясь разгадать загадку, он начал называть пневмококк, эту смертоносную бактерию, почти ласковым прозвищем «микроб в сахаре». Это упорство было вознаграждено новаторскими открытиями и более глубоким пониманием самих основ жизни.
Тем временем, когда весь остальной западный мир уже был охвачен войной, Коул, Эвери, Доше и их коллеги были готовы испытать свою иммунную сыворотку на людях.
Глава тринадцатая
Даже первая попытка использования антипневмококковой сыворотки для лечения больных показалась Коулу многообещающей. Они с Эвери тут же взялись за усовершенствование лабораторных процедур, методов инфицирования лошадей и производства сыворотки, а также путей ее введения больным. И вот пришло время серии испытаний готового продукта. Было обнаружено, что внутривенное введение больших доз сыворотки — 0,5 литра — уменьшало летальность при пневмониях, вызванных пневмококком типа I, более чем вдвое: с 23 до 10 %.
Это еще не было лечением как таковым. Пневмонии, вызванные другими типами пневмококков, так легко не сдавались. И, как констатировали Эвери и Коул, «система защиты у людей хуже, чем у мышей»[279]
.Но пневмококк I типа был самой распространенной причиной пневмонии у людей. И снижение летальности более чем вполовину при самом частом типе пневмоний было прогрессом — настоящим прогрессом. Поэтому в 1917 г. институт опубликовал 90-страничную монографию Коула, Эвери, Доше и Генри Чикеринга (еще одного молодого ученого Рокфеллеровского института), озаглавленную «Предупреждение и лечение сывороткой острой крупозной пневмонии».
Это была знаковая работа: в ней впервые объяснялось, шаг за шагом, как приготовить и использовать сыворотку, способную во многих случаях излечить пневмонию. В работе было высказано предупреждение о возможных вспышках пневмоний в армейских тренировочных лагерях: «В этой войне пневмония будет, вероятно, ведущей причиной всех небоевых потерь, вызванных болезнями»[280]
.В октябре 1917 г. Горгас оповестил начальников военных госпиталей: им следует направить еще больше врачей в Рокфеллеровский институт для ознакомления с методикой приготовления и введения сыворотки «ввиду вероятности того, что пневмония станет одним из самых опасных заболеваний в войсках»[281]
. Эвери — он по-прежнему оставался рядовым — выделил время для преподавания бактериологии офицерам, которым предстояло работать в армейских лагерях. Кроме того, он преподавал методы сывороточной терапии — как и другие его коллеги. Курсанты обращались к нему не «рядовой», а уважительно — «профессор». Со временем обращение стало короче и превратилось в «фесс» — да так и прилипло к нему до конца жизни, став прозвищем.