Испанский сон

– Фу на тебя, – сказала Марина и почувствовала ранее с ней не случавшееся. Будто у Царевны была голова, и сейчас эта голова закружилась. – Скажи лучше, – спросила Марина, с трудом обретая опору Царевне, – почему ты с первой же фразы обратился ко мне на «ты»? Ведь я все-таки как бы тетенька, а тебе только тринадцать… да и то всего один день!

– А я со всеми на «ты», – сказал Леша.

– Как? а с педагогами в школе?

Леша скривился.

– Они на меня махнули рукой. Психом считают.

– А… школа-то обычная? не для психов?

– Еще чего, – ухмыльнулся Леша. – Я не так уж плохо учусь… как говорят, добросовестный середнячок. Мог бы и лучше, да времени нехватает… ну, и выделяться тоже не хочу. Понимаешь?

– Понимаю, – задумчиво сказала Марина, – и очень даже хорошо.

– Да? А хочешь мне помогать?

– Не знаю, – сказала Марина, ощущая огромное желание немедленно сказать «да», начиная бояться этого желания и сопротивляясь ему изо всех сил. – Смотря чем…

– Тот дядька мировой мужик, но машина у него ни к черту, – сказал Леша, совершенно точно не замечая ее внутренней борьбы. – С ним меня выловят. Вот бы ты вместо него, а? Я бы тебе тоже багажник переделал…

Марина молчала, все еще боясь, что первым словом, которое она произнесет, будет «да».

– Страху нет, – продолжал мальчик, – с таким багажником хоть куда. Сколько раз уже обыскивали… без собаки, конечно… Никому не приходит в голову.

– Я… подумаю, – с трудом сказала Марина.

– Тогда не надо, – сказал Леша. – Забудь.

– Но у меня же еще Карлос… и вообще – разве ты не понял, что это служебная машина? Такие решения не принимаются с кондачка.

Леша улыбнулся.

– Не надо, – сказал он. – Без обид.

Наступило молчание. Марина нырнула в него, как в прохладный бассейн после невыносимо жаркой бани. Она наблюдала, как Леша ест мороженое, и пыталась упорядочить все происшедшее, начиная с того момента, когда будто кто-то толкнул ее к старенькому «москвичу».

– Ты очень необычный мальчик, – сказала она наконец. – Другие в твоем возрасте валяют дурака… пичкают себя всякой ерундой, или в лучшем случае машины моют на стоянках… Откуда ты деньги на все берешь?

– Не люблю деньги, – поморщился Леша. – Все беды от них.

– Ты говоришь как философ, – заметила Марина. – Как философ или какой-нибудь романтический герой из далекого прошлого.

– Знаешь, – сказал Леша и даже ложечку отложил, и Марина поняла, что сейчас услышит нечто важное, – иногда мне кажется, будто это все другая жизнь… не та, что на самом деле. Как сон. Как будто что-то когда-то изменилось и дальше пошло не так – и вот стало то, что есть. А на самом деле должно быть совсем другое… понимаешь?

– А что именно?

– Что изменилось? Не знаю.

– Нет, что должно быть?

– Тоже не знаю, – вздохнул Леша.

– А хотел бы знать? – спросила Марина, предвосхищая ответ.

– Еще бы, – хмыкнул Леша. – Может, ты знаешь?

– Может, и знаю, – загадочно улыбнулась Марина. – Не все тебе меня удивлять…

Леша уставился на нее с недоверчивым видом.

– Загадками говоришь, тетенька.

– Скажи, Леша, – спросила Марина, – что ты будешь делать после Лефортова?

– Сегодня?

– Ну да. Сразу, как только.

– У меня много дел.

– А давай съездим еще в одно место.

Недоверие в глазах Леши усилилось.

– Ты же сам выбрал меня, – хмыкнула Марина. – Если я надумала тебя сдать, зачем бы я предупреждала? Я бы тебя даже из машины не выпустила… отвезла бы куда положено вместе с твоим тротилом.

– Не знаю, – сказал Леша.

Теперь твоя очередь сопротивляться, азартно подумала Марина. Но куда тебе… Сейчас я тебя добью.

– Между прочим, – обронила она, – я отвела бы тебя в настоящие секретные московские катакомбы. Ты, кажется, нуждался в помощи? Так вот, я помогла бы тебе… просто ты еще не знаешь, как.

Ему очень хочется спросить – как, подумала она. Но он не спросит.

– Хорошо, – кивнул Леша. – Тогда давай быстрей.

– Боишься, чтобы я не передумала?

– Просто хочу быстрей.

И правильно хочешь, думала Марина по дороге в Лефортово, в течение которой они не обменялись ни словом. И в самом Лефортове, где она вначале даже не вышла из машины, будучи уже уверенной, что он не сбежит. Но когда он появился опять из какой-то кирпичной щели, испачканный, запыленный, подошел к передней дверце «сеата» и сделал движение, чтобы ее открыть, неведомая сила вытолкнула ее прочь из салона, наполнив стыдом за то, что она позволила ему таскать, пылиться и пачкаться. Она посмотрела на него. Он стоял против солнца, и светлый ореол вокруг его фигуры вначале показался Марине оптической иллюзией; присмотревшись внимательней, она поняла, что оптика здесь не при чем. Тогда, едва удерживая себя от внезапных слез и от желания склониться в низком поклоне, она лишь открыла перед мальчиком дверцу, подождала, когда он сядет, захлопнула за ним дверцу и затем уж села на свое место сама, и снова все стало милым, понятным и радостным.