Сори была плаксой. Когда я впервые увидел ее, она хныкала, обнимая маленького плюшевого медвежонка. Честно говоря, она была уже не в том возрасте, чтобы реветь с игрушкой в руках: ей к тому моменту уже стукнуло десять, а мне – одиннадцать. Не знаю, почему Сори оказалась в приюте, я никогда не спрашивал ее, но любимая обвиняла в этом проклятие, связанное с блюдом из картошки. Среди детдомовских ребят были такие, которые с геройской гордостью рассказывали историю своего появления там, однако большинство хранили ее в глубине души, как самую сокровенную тайну, и никому ее не доверяли. Я принадлежал к числу последних. Внезапная смерть отца, вынужденное решение матери отказаться от меня из-за неизбежно надвигавшейся бедности, когда не было даже риса на ужин, – мне ни с кем не хотелось делиться подробностями, я собирался держать их в секрете до самой смерти. Это было нечто сродни животному инстинкту самосохранения.
Сори, которая то и дело ревела, стала легкой добычей для озлобленных детей. На травлю и побои она отвечала одинаково – плачем. Взрослые, привыкшие к ее постоянным слезам, не обращали на это никакого внимания, поэтому девочка страдала в одиночестве от гноившихся ран, которые никто не предлагал залечить.
– Не плачь, глупая. Ты одиночка, потому что каждый день только и делаешь, что хнычешь, – закричал я однажды, побив обидчиков Сори.
С того дня я учил ее не плакать. Когда слезы подкатывают к глазам, нужно крепко сжать зубы, посмотреть исподлобья, посчитать в уме до ста, уставиться в пустоту и подумать о чем-нибудь другом… Сори послушно следовала моим советам. Так мы и сдружились, и она стала меньше плакать.
– Разве можно не расстроиться, когда очень обидно? Тетенька, а вы можете сделать мне еще и «Тающей нежности»?
Я приготовил мальчику его заказ, а заодно и «Роман картошки и зеленого лука», но ребенок отказался его есть из-за неприятного запаха.
– Ты настоящий гурман с хорошо развитым вкусом. На самом деле рецепт этого блюда пока в разработке. Нужно бы довести его до совершенства, да все руки не доходят.
– Почему?
– Да так… были обстоятельства. Но сейчас я снова за него взялся, так что скоро закончу. Передай сестре, чтобы как-нибудь зашла. Хоть и неприятно вспоминать, что она меня даже не поблагодарила, но так и быть, я угощу ее вкусненьким. И скажу, что она должна любить младшего брата, а не обижать его. А еще спрошу: «Почему ты терпишь побои от сверстников, а сама издеваешься над братом?» Придется мне научить ее постоять за себя.
– Вы хотите бесплатно накормить мою сестру? – удивился мальчишка.
Я кивнул.
– Тогда я обязательно передам. Спасибо за угощение, – поблагодарил ребенок, поднявшись из-за стола.
От горьких слез, которые он пролил в ответ на мои подозрения, не осталось и следа.
– Как тебя зовут? Пора бы уже познакомиться.
– Ку Дончан. А вас как зовут?
– Меня? Меня… Ю Чеу.
– А-а, Ю Чеу. Значит, тетенька Чеу.
– Постой-ка! Как ты сказал? Ко Дончан?
– Нет, Ку Дончан.
Девочку, которую я принял за его сестру, звали Ко Донми. В таком случае у мальчика должна быть та же фамилия… Но, подумав, я помотал головой, прогоняя сомнения: это устаревшие стереотипы. В последнее время формат семьи меняется: братья и сестры не обязаны носить одну фамилию.
Мой товарищ по детскому дому, Хван Мин, пережил нечто подобное. Его мать вернулась за ним через десять лет после того, как бросила. До тех пор он беспокоился, как будет жить один после старшей школы и выпуска из детдома, а неожиданное воссоединение с матерью после длительного расставания принесло обеспеченное будущее и в одночасье избавило его от переживаний. Через несколько дней после возвращения в семью Хван Мин навестил меня. Он рассказал, что теперь живет с отчимом, которого должен называть отцом, и со сводным братом. Друг жаловался, что он единственный в семье носит фамилию Хван и чувствует себя страшно одиноким на всем белом свете. Он приходил ко мне еще несколько раз, но потом перестал. Я надеялся, что моему приятелю наконец-то удалось сблизиться с новыми родственниками. Какой избитый стереотип – считать, что все в семье должны носить одну фамилию!
Не успел мальчишка уйти домой, как то ли на поздний обед, то ли на ранний ужин явился парикмахер Ван.
Какие все странные!
Хвала небесам! У парикмахера не было никаких признаков аллергии. На радостях я приготовил ему еще три порции «Секретного оружия» в качестве угощения от шеф-повара и даже терпел его жеманное обращение «онни из ресторана». Когда он принялся рассказывать о блюдах, которые попробовал во время учебы за границей, я слушал со всем вниманием. Озвучивая названия, он давал каждому оценку. Я же, с той минуты как отбросил собственные предубеждения и страх узнать в парикмахере любимую, разглядел в нем хорошего человека. Ничто в нем меня не отталкивало, я не заметил никаких особых недостатков, если не обращать внимания на его словечки вроде «о боже» или «онни».